Шрифт:
Волеслава сдернула поклажу с седла и, развязав шнурок, стягивающий горловину, распахнула мешок. Из него высунулся конец резинового ласта. Я, не поверив глазам, присел и дернул ласт наружу. Действительно — он. Целый, не обгоревший. Вытащил второй, тоже целый. Ниже лежал аккуратно свернутый гидрокостюм.
— Откуда? — только и смог спросить.
— Из подвала храма в Святом, — чуть усмехнувшись, видя, что сюрприз удался, отозвалась жрица.
— Разве там не все сгорело тогда, — задал следующий, совсем уже глупый вопрос.
— Не все, как видишь, — снизошла, все же, до ответа эта зараза.
Покачивая головой, вытащил гидрокостюм и обнаружил под ним в матерчатых свертках маску, трубку, пояс с грузами, два ножа — свой и Андрюхин и водолазные часы, которые сразу прицепил на руку.
— Ну, Волеслава, порадовала, — поднимаясь на ноги, выразил, переполняющие меня чувства.
Глаза Вальки светились удовольствием от удавшегося сюрприза. Не удержавшись, заключил ее в объятия. Потом, опомнившись, хотел, было, отстраниться, ожидая очередной вспышки возмущения от допущенной фамильярности. Но та, как-то обмякла и даже попыталась неумело приобнять меня за плечи. А когда я попытался отстраниться, подалась следом, но быстро опомнилась, отшатнулась, и на лице у нее появилось до боли знакомое отчужденное выражение. Вот так вот. А девица-то от моих объятий откровенно «поплыла». Еще бы, этакий мачо, да еще посланец небес. Тьфу! Старый пошляк! «Девица»! «Поплыла»! Как-то не хотелось думать в таких выражениях о Волеславе. Да уж не влюбился ли ты, братец!? На романтику потянуло? Ну, ладно, подумаем об этом позднее. Сейчас сосредоточимся на предстоящем купании.
Кстати. А какого, собственно! Откуда Валька узнала, что я куда-то собираюсь нырять? Припасла, ведь мое снаряжение! Знали об этом Туробой и Хегни. Туробой рассказать не мог. Написать тоже. Или мог? А Хегни? Я повернулся к обоим, неловко топчущимся в паре метров мужикам и задал единственный вопрос:
— Кто рассказал?
По недоуменному выражению лица Хегни и виноватому Туробоя все стало ясно — Туробой. Сумел объясниться, паразит. Понять его можно: сколько лет он служит при храме и сколько у меня? Скорее всего, все еще считает Вальку начальницей. Да и не предупредил я его о режиме секретности. Не счел нужным — немой ведь. Но видно было, что мой друг-телохранитель переживает из-за своего промаха. Даже слезы на глаза навернулись. Успокаивающе махнул рукой:
— Ладно, Туробой. Я сам виноват — не предупредил, что никому ни слова.
Эта моя фраза взбесила Вальку. До чего резко вспыхивает девка.
— От меня не должно быть секретов, — прошипела она. — Я твоя жрица. Единственная оставшаяся в живых. — Я — твое продолжение в наземном мире и должна знать все твои мысли и желания.
Ну, это вряд ли. Однако вслух, конечно, ничего такого не сказал. Просто повернулся к ней задом, стянул подштанники и не спеша, начал облачаться в гидрокостюм. В середине процесса повернулся к Волеславе в полоборота и скосил глаза. Та, все же, отвернулась. Вот так, а то — все должна знать, все видеть!
От гидрокостюма знакомо пахнуло резиной. Сердце защемила ностальгия по потерянному миру. В голову полезли лишние мысли: что я здесь делаю, зачем? Не ко времени. Рефлексировать будем позже, в теплой кроватке в шатре. Закончил с одеванием, нацепил пояс с грузами и ножнами с ножом, натянул на лоб маску с трубкой, подхватил ласты и уселся в лодку.
— Отчаливаем, — приказал гребцам-варангам.
Те оттолкнулись от берега. Один греб, второй придерживал за ветки, буксируемое за лодкой дерево. Оба с любопытством поглядывали на мой, экзотический для здешних мест, прикид. Решил спуститься на лодке метров на сто-сто пятьдесят ближе к крепости, а оставшееся расстояние проплыть, прикрываясь деревом. После разведки предполагал добраться до берега подальше от крепости самостоятельно, благо теперь, в обретенных ластах, это труда не составляло. Так что варанги, высадив меня, должны были сразу возвращаться обратно.
Решив, что приблизились к арке достаточно, скомандовал гребцу остановиться, натянул ласты, зажал зубами загубник трубки и, стараясь не плеснуть, соскользнул в темную воду. Вынырнул уже метров за пять от лодки — течение оказалось весьма приличным, глянул вперед. Нужная мне арка довольно отчетливо чернела на более светлом фоне крепостной стены. В паре метрах плыло, отпущенное варангами дерево. Добрался до него, забрался поглубже в крону, подкорректировал направление и, слегка подрабатывая ластами, отдался речному потоку.
Плыл недолго, даже толком замерзнуть не успел. Дерево ткнулось комлем в решетку, потом течение развернуло его и боком прижало к арке. Надо мной нависла каменная громада стены. Ну, что, с богом! Я провентилировал легкие и, придерживаясь вплотную к решетке, пошел в глубину. Дна достиг быстро. Продуваться пришлось только один раз. Видимости не было никакой — темнота, да и вода не слишком прозрачная. Светящийся фосфором циферблат часов, нужно было подносить к глазам почти вплотную, чтобы рассмотреть цифры. Часы показывали глубину в четыре с половиной метра. Немного. Это хорошо. Плохо было то, что решетка, заканчивающаяся заостренными шипами, воткнулась ими глубоко в песчаное, судя по ощущениям, дно. Ладно, арка широкая, пойдем вдоль, будем искать углубления в дне. Благо запас воздуха в легких еще оставался. Поплыл вправо к стрежню реки, полагая, что шансов обнаружить там искомые неровности больше. Плыл наощупь, придерживаясь левой рукой за решетку, а правой ощупывая дно.
На вымоину наткнулся метров через пять. Воздуха хватило добраться до ее дна метра на полтора ниже основного ложа реки и оценить ширину щели между ним и нижним краем ограждения. Пролезть было можно. Причем, вполне свободно. Ощущая настоятельную необходимость вздохнуть, устремился вверх. Всплыл среди какого-то мелкого мусора. Мое дерево осталось левее. Стараясь делать это потише, отдышался. Вытащил из воды длинную гибкую ветку и намотал ее на горизонтальную перекладину ограды, помечая место промоины. Подумал, не попробовать ли проникнуть в город — типа, на разведку. Но, по здравому размышлению, отказался от этой затеи: вдруг охрана что-то заметит, насторожится, усилит наблюдение, а все это чревато срывом предстоящей операции. Опять же, холодно становится — вода не парное молоко. В общем, что хотел, выяснил, а геройствовать будем завтра.