Лирика молодых поэтов – отражение чувств, спроецированных другим временем, нежели у классиков русской просодии. Они сами приходили к своему мироощущению. Сами, экспериментируя с формами, стилистическими фигурами, ритмами, на ощупь старались найти близкую себе систему стихосложения. Для них поиск – естественная составляющая процесса взросления. Поиск жизненной позиции и поиск своего почерка определили массу «атома» личности, энергия которого до поры оставалась скрытой.

Удивительно: как быстро взрослели «мальчики державы», готовые не только поднять «паруса», но и пойти воевать за свою страну. Они успели сделать лишь первые шаги на пути в литературу. Незамеченные «руководителями», писали так искренне, без оглядки, как никто после них.

Именно они вдохнули воздух свободы, и свободными были их слова и поступки.

Их мироощущение, эмоциональные порывы, оптимизм и уверенность в будущем – естественное для 16-20-летних – не были искажены «кривыми зеркалами» истории. Стена пропаганды отгородила молодежь от ужасающей действительности масштабных репрессий и всевозможных «перекосов». Возможно, поэтому они – то единственное поколение идеалистов, без скепсиса, искренне воспринимавшее все, что говорилось с трибун, еще не знавшее, что есть две правды: «для себя» и «общепринятая».

Мы, привычно называем их романтиками. Они же не пользовались этим словом применительно к себе. Все, что делали, все, что писали, все, о чем пели, – это их жизнь, их понимание жизни, ими намеченный маршрут. Не примерка к жизни, а Жизнь.

«Романтика ни при чем – этим глупым словом меня будут попрекать всю жизнь, как нищего коркой хлеба. Разве в этом дело?!» – писал Борис Смоленский[5].

Юноши и девушки предвоенной поры видели грандиозностью свершавшихся событий, современниками которых являлись. Оптимизм, свойственный молодым, подпитывался энергией отцов. Родина для них не слово «вообще» – их мир, защищать который – долг мужчины.

Проблемы старшего поколения? Что юноши успели увидеть и осмыслить? Молодость торопится вперед, поскорее вырасти из детских «штанишек». Едва окрепли крылья – «птенцы» 10-20-х годов покидали «гнезда».

Горячая песня бродяжит в крови,

Горячими зорями мир перевит.

Кто вышвырнет двери, кто в ветер поверит,

Кто землю тугими шагами измерит,

Кому не сидится под крышей – вперед!

Срываются птицы в большой перелет.

Смелые, бесшабашные, авантюрно-оптимистичные, свободные в мыслях, сильные духом, молодые не испытали страха, который вошел с «большим террором» в повседневную жизнь их родителей. Несомненно, они уже слышали о «врагах народа». Но вера в идеал, как свежий ветер, наполняла паруса судеб. Крепла убежденность: только в их стране «вольно дышит человек». Моральная готовность к защите Родины – еще одно отличие того поколения. Возможно, психологически они взрослели быстрее, чем нынешние, и слова агитационной песни-призыва отражали их миропонимание:

Если завтра война,

Если завтра в поход, –

Будь сегодня к походу готов!

2.

С эпохой нас связала

Немногословная мужская дружба –

Я не люблю ей льстить в глаза.

Зачем?

Она прекрасна и без славословий

Суровою мужскою красотой.

Анализируя творчество молодого автора, следует обратить внимание на роль книги в процессе становления Бориса Смоленского, как поэта.

По воспоминаниям Б.Т. Грибанова[8], в семье Смоленских книги не просто любили и читали – собирали домашнюю библиотеку. Спустя десятилетия, став известным, писатель не забыл, что роман «Как закалялась сталь» он получил из рук Бориса. Интересно его свидетельство, касающееся культа книги в доме Смоленских:

«А когда я впервые пришел к ним в дом, то поразился обилию книг. Были собраны все академические издания, в том числе и выходившие тогда тиражом в три и пять тысяч»[5].

Позже, уже в армии, Борис не расставался с книжечкой стихов В.Хлебникова.

Книги. Вероятно, благодаря им, юноша получил глубокое гуманитарное образование именно дома: книги ввели его в мировую культуру, познакомили с основами эстетики творчества.

Предполагаю, что читал он не только стихи, но и прозу Александра Блока, стоявшего у истоков советской литературы (умер через две недели после рождения Бориса). Допускаю, что останавливался на строчках:

«Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она — прекрасна» [2].