Январь в этом году выдался морозный, снежный, и в кои-то годы действительно похожий на середину зимы. Воды служивших своеобразной границей между Питером и Санкт-Петербургом Невы и Большой Невки сковал толстый слой льда, и прямо на реках залили большие катки, где веселье царило днем и ночью на протяжении всех новогодних каникул, а вокруг Елагина острова проложили трассу для гонок на легких и быстрых слайдерах.

Стас стоял у ограждения набережной, бездумно провожая взглядом очередного лихого гонщика, красиво вписавшегося в поворот и исчезнувшего в облаке блестящих ледовых брызг. Забытая сигарета тлела в пальцах, грозя обжечь неприкрытую перчатками кожу, но юноша, похоже, этого не замечал. У его ног лежали две вместительные спортивные сумки, набитые вещами так, что универсальные застежки-липучки в любой момент грозили расстегнуться.

За спиной негромко прогудел сигнал флаера. Стас взглянул на недокуренную сигарету, молча бросил ее в урну и обернулся, стараясь не смотреть в сторону высящегося на противоположной стороне набережной дома. Старый дом, с огромными дорогими квартирами и дешевыми комнатами в гигантских коммуналках. Дом, в котором он прожил самый счастливый год своей жизни. Дом, теперь ставший чужим.

— Привет, Стас, — смущенно улыбнулся Андрей Истарцев, выбираясь из кабины флаера. — Твой багаж на заднее сиденье влезет или как?

— Привет, — меланхолично отозвался Ветровский. — Влезет, конечно. Там того багажа… — он слегка пнул носком ботинка одну из лежащих на снегу сумок.

— Вот и хорошо. Только на пол кидай, а то меня отец прибьет, если обивку испачкаю.

Кое-как запихнув объемистый багаж под сиденье, Стас сел на переднее пассажирское кресло. Андрей занял место пилота.

— Если хочешь — кури, — негромко бросил он. — Отец курит, так что даже если запах останется — он не обратит внимания.

— Спасибо, — так же негромко отозвался юноша, вынимая сигареты. — Андрей, а тебе за это ничего не будет? — неожиданно поинтересовался он.

— В каком смысле? — не понял тот.

— Ну, общаешься с сектантами…

Истарцев тяжело вздохнул.

— Ну я же тебе уже объяснял… Я и правда тогда не мог…

— Андрей, не нужно. Я все прекрасно понял и принял еще в первый раз. Я просто хочу понять, почему ты решил помочь мне сегодня. Не боишься, что буду неприятности?

— Видимо, ты все-таки не до конца меня понял. А, черт, давай сюда сигарету. Я ж бросаю, вот своих и нету… Короче говоря, дело обстоит так: мне запрещено приходить на собрания, принимать участие в ваших проектах и так далее. Запретить мне общаться с кем-либо родители не могут. Да и не докладывал я им, кто в эту «страшную секту» входит! Сказал — надо помочь сокурснику. Какому, не уточнял. Вот и все, — Андрей нервно затянулся. — И вообще… вот закончу универ, буду жить самостоятельно, тогда и посмотрим…

— Не посмотрим, — уверенно покачал головой Стас, продолжая вертеть в пальцах незажженную сигарету. — Не обижайся, но… ты не станешь заниматься делами Ордена. Для тебя это игра. Безусловно, интересная и познавательная, но не более. После универа у тебя тоже будут уважительные и серьезные поводы не принимать участия в нашей работе.

— Ну, знаешь!

— В том-то и дело, что знаю. И — я не хочу тебя обидеть, поддеть, спровоцировать или что-то там еще. Я просто знаю.

— Как хочешь, — Андрей демонстративно пожал плечами и отвернулся. Однако буквально через пятнадцать секунд вновь посмотрел на собеседника. — В любом случае… если вдруг понадобится помощь, которую я действительно в силах буду оказать — обращайся.

— Обязательно.

Флаер мягко качнулся, поднимаясь над землей, и медленно двинулся вперед.

— Тебе в общагу? — спросил Андрей.

Спросил просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— А куда еще? — Ветровский щелкнул-таки зажигалкой, но так и не прикурил.

Только держал огонек до тех пор, пока металлический наконечник не обжег пальцы.

Истарцев кивнул и больше попыток завязать разговор не предпринимал.

А Стас смотрел в окно, терзая пальцами несчастную сигарету, и думал какой окажется следующая «сногсшибательная» новость — хорошей, или все же закономерно плохой. С самого начала декабря его жизнь летела по совершенно непредставимой сумасшедшей траектории то вниз, то вверх, и эти «вверх» все никак не могли перебороть даже самое первое «вниз» — смерть Вениамина Андреевича, на фоне которой как-то терялись и поразительный успех первого проекта «инициативной группы», и неожиданное известие о том, что он сможет продолжать учебу, и даже восхитительный новогодний праздник, который ребята устроили в отмытом детском доме. Стас никогда бы не подумал, что неуверенная улыбка ребенка, никогда не знавшего, что такое «любовь», поможет почувствовать себя настолько счастливым. На том празднике он даже сам и улыбался, и смеялся — искренне, от души. Впервые со дня смерти приемного отца.