Срочно вернувшись в подвал, Свет застал там ощущение только что закрывшегося портала. "Опоздал!", расстроенно подумал он.

***

Упавшая духом компания сбежала в город (занятия всё ещё не начались в связи с массовым паломничеством студентов к Зигмунди) и расположилась за столиком в самом дешёвом трактире "Сытый студент". Перед группой голодающих остро встал вопрос добычи пропитания или средств на оное. Вывернув карманы, народ (за исключением Тьмы, которая с трудом представляла размеры своего состояния, и Химки, свято верящяго в безразмерность кошелька подруги) кинулся подсчитывать активы. Увы, перед их голодным глазами сиротливо лежало несколько монеток (хвала прижимистой Пэрле), на которые невозможно было заказать нормальный ужин даже в этой забегаловке - город, благодаря Академии, был не из дешёвых.

– Вах, я нэ понимаю как такой маленький рыбка можэт быт такой прожорливый, - уныло повесив усы, констатировал Мамука, прикинувший затраты на содержание и уход на разросшимся водным хозяйством по нормам, оглашённым нимфой. Полноценное питание для себя горный вампир уже даже не стал закладывать в планируемые расходы.

– Я не могу просить увеличения содержания, - передернулся Гром, - лучше уж голодать.

Тьма, знавшая привычки жриц дроу, кивнула. Терять привычного уже приятеля было жалко.

– Родители собирают приданное старшим сёстрам, а я свои карманные деньги все истратила у портного, - шмыгнула носом Ларка, живо представившая не только вынужденную диету, но и табу на походы по магазинам.

Пэрла в этот момент лихорадочно вспоминала, сколько жемчужин у неё осталась, и на сколько дней хватит вырученных за них денег. У Лапы замирало сердце только от одной мысли, что у папы придется просить денег. Правитель демонов сладострастия был весьма скуп, и сыну было проще совратить настоятельницу женского монастыря с самым строгим уставом, чем выпросить у него монетку сверх лично владыкой определённого размера содержания (Верховный искуситель экономно рассудил, что более чем две монеты на месяц испортят и развратят его сына). Родители Софы задумали ремонт пещеры после очередного выяснения отношений, и требовать у них увеличения дотаций для любящей дочери было неприемлемо. Брунька вспомнила, что её отец и дед готовятся к окончательному выяснению отношений с эльфийскими соседями, следовательно, в ближайшее время все финансовые потоки рода будут работать на оборону - или нападение, если ушастые струсят. Продать что-то из фамильного оружия или драгоценностей никому не пришло в голову, аристократы не торгуют семейными реликвиями (исключение - в комплекте с дочерьми, при выдаче замуж). Требовать чего-либо от Блэк - тоже, она и так их содержала всё это время.

Одна Чернушка что-то увлечённо писала на вытащенном из кармана пергаменте и совершенно не обращала внимания на разыгрывающуюся за столом драму под названием "Что мы будем есть и пить". Вскоре накал страстрей достиг критического максимума. Софа сцепилась с Брунькой, имевшей наглость намекнуть полукровке о весьма лёгком способе заработка, вампир тряс за грудки дроу, необдуманно предложившему Мамуке стать донором за деньги, дриада разрыдалась на груди нимфы. Только один Химка хранил олимпийское спокойствие. Он методично обрабатывал Лапу на предмет совместного посещения вожделенных погребов подруги. Тот стеснительно, но упорно сопротивлялся. Блэк раздражённо отшвырнула карандаш, пару минут послушала горестные вопли, а когда ей это все надоело, рявкнула:

– Какого Света вы мне тут сопли распустили? Вы никогда не думали о том, что деньги можно заработать? Или вы решили, что я вас до выпуска всех кормить, поить, одевать и обувать буду? Если кто забыл, напоминаю, я тёмная колдунья и слово "благотворительность" у меня применятся только в разрезе замены колесования на четвертование. Ну, или наоборот, по настроению.

– Дроу никогда не опустится до работы за презренный металл!
– гордо вздёрнув аристократический нос, встал в позу оскорблённого Гром.

– Если что, в некоторых мирах платят за работу бумажными деньгами, - парировала Тьма.
– Но если ты такой принципиальный, то можешь работать за кусок хлеба. Кстати, а чем берут плату твои сородичи, составляющие цвет большинства гильдий наёмных убийц?

Дроу хватило ума промолчать.

– Но Блэк, мы же ничего не умеем делать, - вытирая Ларке глаза кружевным платочком, признала всеобщую беспомощность в плане зарабатывания денег нимфа.

– Не надо петь военных песен!
– Чернушка была сурова как эльф-пограничник, заставший мага-огневика за попыткой потренироваться в Священной Дубраве.
– Вы все вот уже пару недель посещаете кружки и секции. Или кто-то мне сейчас хочет сказать, что он имел наглость сачковать?
– Последняя фраза была сказана таким зловещим шёпотом, что даже Мамука начал лихорадочно вспоминать хоть одну молитву.

Донельзя разозлённая потерей хлебного места Чернушка вознамерилась устроить свой фирменный разнос, после которого обычно приходилось укомплектовывать придворный штат или проводить очередной рекрутский набор. Где то вдалеке прогремел гром, под ногами заходил ходуном пол, а в воздухе отчётливо запахло звездюлями. На счастье всех присутствующих, ангел успел вовремя среагировать:

– Матушка, помни о споре, за массовое побоище тебя точно выпрут из Академии!!!

Бесконечно долгую минуту вечный антипод добра брала себя в руки. Наконец ей удалось справиться с эмоциями (ничто так не приводит в бодрое состояние духа, как перечисление всевозможных способах лишения жизни) и, в прямом смысле слова, достать из воздуха свежий номер местной газеты. Со словами "Ну-с, поищем, кому вас можно запродать в рабство", Тьма погрузилась в чтение.

Всё время, что Блэк изучала прессу, народ боялся дышать. Да что народ, даже хозяин трактира вот уже много лет лихо управляющийся с пьяными студиозами, половина из которых была не самыми последними магами, не посмел поинтересоваться у компании, какого умдыря они вот уже час сидят и ничего не заказывают. Наконец, Чернушка закончила читать. Швырнув газету на стол, девушка начала нетерпеливо барабанить пальцами по столу. Чувствительная дриада, привыкшая к закидонам соседки, даже не поморщилась, когда оная достала для этого из кармана своего плаща чью-то отрубленную и засушенную кисть.