Следя за её взглядом, он не находил в облаках чего-либо приметного – ну, пышные, одно больше, другое – меньше… Клок ваты.

– Что ты там увидела? – ревниво спрашивал.

Она долго молчит, приложив палец к губам.

– Во-он, гляди, – скажет, не отводя глаз. – Пеструшка... голову закинула… А вон – дед с бородой… уплывает…

– Да ну… грибы какие-то…

– Сам ты гриб, – беззлобно отзывалась она.

Он смотрит в даль, на речку. Там всё понятно: течёт вода в русле, с верховьев – вниз, неизменно. Хотя… не совсем так – берега зарастают… Он лежит на боку и, нет-нет, воровски заглянет ей под подол, между голяшек, белых и крепких. Она не прячет их, только коротко сдвигает и раздвигает.

Когда коровы полягут, она прикрывает глаза и сквозь золотистые ресницы всё смотрит туда, в глубину, ловя движение облаков. Они почти застыли в жаркой небесной истоме. Задрёмывает и она: брови насуплены, капельки пота на верхней губе, мушка подбирается к ним с подбородка…

Вдруг на луговину от низкого серого облачка наплыла лёгкая тень. К земле, наискосок, посыпались наперегонки крупные звонкие капли. Одна упала ей на лицо. Она вздрогнула, радостно засмеялась и, подняв навстречу дождику широко распахнутые ноги, завертелась юлой.

– Ну! Ну! Ну же!

Он рванулся, накрыл смаху как мотылька ладонью, чувствуя трепыханье и жадную безудержную радость…

Мудрость созерцания природы... Сколько времени ушло, чтобы приблизиться к ней в этом... Сколько упущено прелести, незамеченной равнодушному глазу, неповторимого чуда, не задевшего душ и ...

Только на склоне лет он научился видеть облака. Их зовущую силу. Красоту превращений. Проносимые знаки судьбы...

… Он смотрит в небо и видит ту луговинку у реки.

Жаркий день. Она сидит перед ним, бесстыдно раскрытая, и загадочно улыбается отплывающему облачку.

– Вот мы и с дождичком... – шепчет... ворожея.

Август 2009 г. – апрель 2010 г.

ПО СТАРЫМ АДРЕСАМ

Тбилиси, ул. Челюскинцев, 5.

Этот обратный адрес значился на редких письмах, читая которые наша мама беззвучно плакала или светло улыбалась, всегда отдаляясь от нас в своё, давнее, ушедшее безвозвратно... Письма находили нас всюду, где бы мы ни жили, от Сахалина до Калининграда, пока участники переписки имели земной адрес.

Тот же адрес отправитель писал химическим карандашом на посылках...

Кухонным тесаком мама вскрывала фанерный ящик, стараясь не повредить многоразовую тару и сохранить гвоздики – для обратной посылки, а мы сидели вокруг стола, держа руки как на школьной парте. И вот – ящик вскрыт. По комнате поплыла волшебная смесь экзотических пряных запахов. Неспешно перебирая полотняные мешочки, мама поочерёдно подносила их к лицу, вдыхала чарующие ароматы и, прикрыв от наслаждения глаза, шептала: риган, киндза, хмели-сунели, тархун... И снова, как при чтении писем, она уходила от нас далеко-далеко. Не смея притронуться к содержимому ящика, мы терпеливо ждали: когда же она вернётся? когда увидит сквозь мокрые ресницы – вот же мы, мама...

Она возвращалась и, бережно прибрав мешочки с пряностями – нам казалось, они были ей дороже всего – вываливала остальное на стол.

Чего же только там не было, в этих сказочных посылках! Сушёный инжир и хурма, грецкий орех и фундук, чурчхела с изюмом, чурчхела с орехом, козинаки... А ещё миндаль, мандарины... Огромный гранат... А фейхоа? Вы пробовали фейхоа?

В отдельной упаковке кто-то положил поминальное угощение для взрослых – фляжка с чачей, кусок грузинского хлеба, завёрнутый в холстинку, бастурма и баночка ткемали. Кто же этот щедрый и памятливый, что так любовно собирал посылку, соскабливал с крышки прежний адрес, выводил корявыми буквами вновь? Кто тащил на почту тяжеленный ящик и ждал нескорого сообщения – как дошло?..

...Сестре было четыре года, когда разбился её отец, командир авиаотряда.

Похоронив мужа, мама уехала в Москву. Навсегда. Оставила лётную работу. Вышла замуж.

В Тбилиси она больше не бывала, хотя по указанному адресу её помнили, любили и ждали. Она с радостью принимала в своём доме многочисленную тбилисскую родню – от свекрови, не снимавшей траура, до самых дальних родственников. Но самой туда – нет!

Не находила душевных сил, не изжив до конца горя?..

Мама была сильным человеком. Но насколько сильным, я стал понимать только теперь. Она не хотела оказаться в городе своей любви, помнившем её лёгкой, задиристой девчонкой с косой до колен, невестой, а потом – женой Ерванда, любимицей большой семьи... Вернуться другой женщиной, просто домохозяйкой, обременённой детьми... Она не могла, не хотела, запретила себе это, чтобы не бросить тень на своё удивительное, сказочное, неповторимое прошлое.

Но это лишь мои домыслы...

...Мне довелось жить там, по этому адресу. Ещё живы были братья Ерванда, сестра, соседи. Однажды мама меня спросила:

– А платан во дворе помнит мои руки? – Ей очень хотелось ещё раз прикоснуться...

Давно нет этого двора. Нет старого дома...

Но в снах, в мыслях я бываю там... Спускаюсь от вокзала, останавливаюсь на углу Челюскинцев и Плеханова. Направо – киностудия, парк Муштаит... Слева – проспект...

Как называется теперь это место?.. Кто скажет?