Новенькая оконная рама даже не скрипнула, и горшечник с привратником, одинаково вздрогнули от неожиданности, когда Шани спросил:

— Откуда приехал, горшечник?

Привратник испуганно захлопал глазами, предчувствуя, видимо, что будет крепко наказан за то, что не смог обеспечить покой столь высокой особы, а на горшечника вообще было жалко смотреть — видно, он решил, что его сейчас же поволокут в исправительный дом и подвесят на дыбе.

— Деревня Кучки, ваша милость, — пролепетал он. — Лошаденка вот дурная, да телега моя старая… я уж и так, и так… а она… вот…

— Держи, — и Шани кинул вниз кошелек. — За побитый товар. А ты, Марушка, даже и не думай, чтобы что-то оттуда взять.

Привратник покраснел и насупился — ясно было, что, увидев летящий вниз кошелек, он уже успел размечтаться о том, как отберет у глупой деревенщины определенную долю — да что там долю, все отберет. Горшечник же готов был пуститься от радости в пляс.

— Ах, ваша милость… Спасибо вам… Уж буду Заступника молить за вас и детям своим закажу…

— Вот и ладно, езжай с моим благословением. Марушка! Иди к будочнику, пусть улицу расчистит. Мне с утра ехать к государю.

Марушка вздохнул. Он уже устал стоять под дождем, а разбирать вместе с наверняка пьяным в дымину будочником черепки ему не хотелось. И селюк этот тупой… чего б ему стоило возле тещиного дома перевернуться? Там государевы люди дежурят, вот им бы и убирать всю эту дрянь, все равно ничем не занимаются и рожи наели шире некуда. А еще бы лучше он с моста перевернулся и поплыл бы по речке Шашунке неведомо куда. За этими размышлениями привратник и не заметил, как запустил руку в уже развязанный горшечником кошель и принялся изымать серебро в свою пользу.

— Марушка, я тебе что сказал? — сурово раздалось из окна. — А ну давай к будочнику.

Привратник вздохнул и поплелся к будке, умудрившись-таки присвоить монету. Шани закрыл окно и снова лег в кровать. До рассвета было еще далеко, и ему хотелось надеяться, что никто больше под окнами не перевернется.

Уснуть, впрочем, не удалось. Шани некоторое время ворочался под одеялом, пытаясь согреться и занять позу поудобнее, и сам не заметил, как мысли унесли его в далекое прошлое.

Саша Торнвальд был первым несовершеннолетним, приговоренным к Туннелю. Его дело слушали на закрытом заседании и разобрались во всем за пять минут. Десятилетний Саша зарубил топором свою мачеху. Эта молодая и очаровательная женщина, писавшая стихи о Гармонии для всех газет, активно участвовавшая во множестве правительственных организаций и варившая знаменитому Максиму Торнвальду изумительный сырный суп без использования кухонных роботов, находила время еще и на то, чтобы накинуть Саше на шею петлю и поставить на табурет так, что он едва мог касаться деревянной поверхности. Саша плакал, чувствуя, как немеют пальцы и сам не знал, как ему удавалось не свалиться вниз — наверное, он очень хотел жить и прекрасно понимал, что его отец, блестящий историк и доктор наук, ни за что не поверит в то, что в смерти сына виновата его супруга, которая на людях относилась к Саше как идеальная и заботливая мать.

Однажды он не устоял и свалился с табуретки. Веревка сдавила его шею, Саша захрипел и потерял сознание. Его спасли две вещи: мачеха не знала, как затянуть петлю так, чтобы сразу сломать пасынку шею, а еще то, что веревка к тому времени много-много лет пролежала в кладовой и успела подгнить. Когда мачеха вбежала в комнату и увидела, что Саша, кашляя и жадно глотая воздух, копошится на ковре полураздавленным червем, она не смогла сдержать своего разочарования и отходила пасынка одной из своих сияющих сковородок так, что тот снова упал в обморок и пришел в себя уже в чулане.

Мачеха не знала, что там хранится старинный топор, которым рубил дрова еще прапрадед Саши. А мальчик об этом знал.

Приехавшая полиция первым делом сняла с него побои. Судья даже внимательно выслушал его историю, но Сашу подвело то, что в момент смерти мачеха была беременна двойней. А еще — то, что ко всем своим прочим достоинствам она успела побывать в любовницах у Генерального прокурора, который теперь смотрел на измученного замордованного подростка абсолютно без жалости — примерно так же, как смотрел отец, подписывая отказ от сына. «Доведение до тяжкого преступления», по которому Саше грозила психиатрическая клиника или подростковая колония, быстро превратилось в «Тройное убийство с отягчающими обстоятельствами», и Сашу без промедления отправили в Туннель.

Ему невероятно повезло. Туннель вывалил его во двор лесного монастыря Шаавхази, перепугав братию удивительным блеском и навеяв мысли о странных делах и знамениях. Собственно, монастырь и определил дальнейшую судьбу Саши — оправившись от домашних побоев и последствий путешествия через Туннель, он остался в гостеприимных деревянных стенах, быстро обучился местному языку и через полгода, прочитав все монастырские книги, стал послушником с правом жизни в миру. Это давало ему все привилегии людей духовного звания и возможность строить светскую карьеру.