«Ты удивительный человек, Шани, — частенько говаривал настоятель. — Небесный Заступник отметил тебя».

«Почему это не может быть Змеедушец?» — спрашивал Шани. Настоятель ласково усмехался, прощая послушнику неверие.

«Змеедушец ничего и никогда не сможет послать с неба. А ты пришел к нам именно оттуда. Знаешь, иногда я даже думаю, что ты — ангел. Посмотри на свои глаза, мой мальчик, они нечеловеческого цвета, словно камни в перстнях епископов».

Действительно, путешествие через Туннель повлияло на пигмент в глазах Шани так, что они стали фиолетовыми, будто аметисты — еще одно подтверждение чуда для желающих верить в чудеса.

Годы в монастыре Шани всегда вспоминал с неизбежным теплом. Мальчик из идеального мира, он мечтал о Приключении — путешествовать, открывать новые миры в космосе, находить удивительных животных и совершать подвиги — вот что всегда казалось ему главным и знаковым. Что ж, в итоге он получил то, о чем размышлял в своей спальне, в мягком свете старинной, еще электрической лампы — забавный артефакт, привезенный отцом из научной поездки. Постепенно он стал забывать Землю, город Ленинград, в котором родился и жил, свой дом — иногда Шани даже казалось, что он родился на Дее и Земля ему просто приснилась. Единственное, чего он не мог забыть и простить, было отречение Максима Торнвальда; впрочем, со временем Шани перестал терзать себя тем, чего не мог исправить.

…Потом Шани все-таки заснул, потому что волна размышлений и воспоминаний вынесла его в пыточный зал инквизиции. Шани стоял возле дыбы и рассматривал свою мачеху — теперь она уже не была ни молодой, ни красивой: испуганное изможденное существо с пустыми глазами смотрело на шеф-инквизитора и не видело его.

— Я хочу, чтоб ты меня узнала, — сказал Шани. Мачеха не отвечала, и он продолжал, спокойно и почти ласково: — Это же я, Саша Торнвальд. Твой пасынок. Помнишь?

— Позвольте мне, ваша бдительность, — прогудел из-за плеча Коваш, заплечных дел мастер, огромный, уродливый: ведьмы трепетали от одного его вида. — У меня и не такие вспоминали и узнавали. Ишь, ведьма..!

Шани приблизился к мачехе вплотную и прошептал:

— Мне уже не страшно, дорогая. Я нашел свое дело.

И отошел, уступая место Ковашу.

По большому счету, Шани был нормальным и адекватным человеком. Его небольшой душевный вывих — лютая ненависть к рыжеволосым женщинам — пошел даже на пользу в карьере, сделав Шани самым молодым шеф-инквизитором за всю историю. Если говорить до конца откровенно, то ему не нравилось пытать ведьм, и он не любил их муки — Шани просто хотел, чтобы колдуньи получали по заслугам, хотел честно и искренне. Никто же не виноват в том, что рыжие продают душу дьяволу и тем более никто не виноват в том, что мачеха была рыжей, но ведьма должна ответить за свои преступления… Был даже случай, когда Шани отпустил одну из них, не найдя в ее действиях — якобы наведение порчи на соседа — состава преступления: как бы он ни относился к женщинам этого типа, но невинные страдать не должны — Шани слишком хорошо помнил веревку на шее и ускользающий из-под ног табурет. Тогда помилованная ведьма, худенькая девушка с кудрявым пламенем на голове, от избытка чувств кинулась ему на шею прямо в зале суда, захлебываясь слезами благодарности; Шани тоже обнял ее и сказал на ухо, тихо-тихо, чтоб не услышали умиляющиеся чудесной сцене зрители:

— Уезжай. Сейчас же. Как можно дальше. Я не смогу помиловать тебя дважды.

Ведьма оказалась понятливой, и они больше не встречались. В дальнейшем подобных случаев в практике Шани не попадалось. Ведьмы, которых он отправлял на костер, действительно оказывались виновны в колдовстве.

Разумеется, в чародейство он не верил ни на йоту: его знаний по химии, биологии и медицине, полученных в начальных классах земной школы, хватало, чтобы быть на несколько порядков выше аальхарнских ученых и очень прилично разбираться в тех зельях, которые варили ведьмы. И если в качестве основного средства для порчевого зелья использовался фумт, который на Земле отнесли бы к пасленовым, безусловно не приносящий организму пользы, то магия тут была не при чем, а вот предумышленное убийство — очень даже. Пять лет назад, к примеру, он расследовал дело о наведении порчи на государя Миклуша, белье которого, как оказалось, было пропитано именно бесцветным и безвкусным соком фумта. Шани хватило одного взгляда на покрытое язвами тело Миклуша и второго — на наследного принца, чтобы сделать правильные выводы. Придворный медик был арестован и, едва только посмотрев на Коваша, небрежно перебиравшего в своем лотке пыточный инструментарий, дал признательные показания относительно продажи души темным силам и всех тех черных дел, которые сотворил, в том числе и наведении порчи на владыку. Затем Шани приказал всем покинуть пыточный зал и, когда помещение опустело, а последний служка закрыл за собой двери, подошел к медику и спросил:

— Доктор Машу, это ведь принц попросил вас о яде?

Машу вздохнул и жалко улыбнулся:

— Конечно, ваша бдительность. Разве я бы мог ему отказать… Такая персона… Что я вообще мог поделать…

— Доложить мне, — ответил Шани. — Принца поймали бы с поличным и отправили на костер. А теперь туда пойдете вы.

Все кончилось так, как и должно было. Государь Миклуш обрел последний покой в усыпальнице аальхарнских владык, Машу был казнен на площади при большом стечении народа (а не давай отравы кому ни попадя), а принц через неделю, по завершении траура, короновался и принял на себя столь желанное бремя власти. А Шани за столь быстрое расследование получил в подарок от казны как раз тот особняк на площади Звезд, перед которым незадачливый горшечник из деревни Кучки расколотил свой товар. Передавая шеф-инквизитору ключи, новый владыка посмотрел на него со значением, но Шани сделал вид, что ничего не понял.

— Ваша бдительность… Ваша бдительность… Утро уже…

Шани открыл глаза. И правда ведь, не заметил, как заснул, а за окном уже светает, с улицы доносится привычный утренний шум — голоса разносчиков, грохот экипажей по мостовой, стук дождя в оконное стекло. И вот в такую отвратительную погоду ему надо идти на Государственный совет, затем на лекцию в коллегиуме, и, может быть, его присутствие потребуется и в одном из пыточных залов инквизиции. Что ж, завтра — день воскресения Заступника, может быть, и получится отдохнуть, съездить в загородный дом, развести огонь в камине и провести день за чтением.

— Как изволили почивать, ваша бдительность? — служка положил на кровать свежее белье и принялся раздвигать тяжелые бархатные шторы на окнах. Скользнув в комнату, серый утренний свет озарил дорогую мебель редкого красного дерева, стол, заваленный книгами и листками бумаги, редкие иконы на стенах. Шани сел в кровати, почесал бровь, располовиненную давним шрамом.

— Да что-то ведьмы всю ночь снились, — задумчиво сказал он. Служка деловито расправил шторы и с уверенностью заявил: