– Время, – сказал Чалый, взглянув на часы. – Осталось пятнадцать минут. И что-то мне подсказывает, что прыть у наших преследователей… того… поубавилась… И у нас есть шанс успеть…

Они успели.

Поднялись на правую вершину двуглавого холма за две минуты до открытия воронки. Стояли не таясь, не пытаясь спрятаться, поддерживали Костю, который каким-то чудом еще оставался в сознании.

– Осмотрись, Всеволод Александрович, – Чалый снял винтовку и как копье запустил ее с холма. – Попрощайся. Все, ты едешь домой. Оружие я тебе очень рекомендую оставить здесь. На всякий случай. И дома оно тебе не понадобится…

Севка осмотрелся.

Раскаленный воздух над степью дрожал, над самым горизонтом мелкими мошками вились самолеты. Наверное, там шел воздушный бой. Время от времени самолеты падали, задымив или вспыхнув. Рассмотреть, кто именно сбит, наши или немцы, Севка не смог.

Медленно стащил через голову винтовку, сильным ударом вогнал ее штыком в пересохшую землю. Винтовка качнулась и замерла.

Снял с ремня кобуру с наганом и подсумки. Бросил рядом с винтовкой.

Не так он себе это представлял. Не так…

Севка не придумывал каких-то подробностей своего возвращения домой. Но отчего-то был уверен, что произойдет это после того, как он во всем разберется, поймет, что же все-таки заставляло людей драться, что разделяло тех, что хотели выжить любой ценой, и тех, что были готовы умереть…

И точно – после победы. После девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года. И еще лучше – после Парада Победы. Пройти мимо трибун, мавзолея… И немецкий штандарт бросить на мостовую. Так стать, чтобы на правом фланге, чтобы в кадры хроники попасть… А потом, уже дома, в своем времени и в безопасности просматривать и говорить себе – вот, ты там был, молодец… Не струсил.

Были же на том параде бойцы невидимого фронта?

Как там в старом анекдоте?

«– Здравствуйте, товарищи чекисты!

– Здравствуйте-здравствуйте, товарищ маршал…»

Костя покачнулся и медленно сполз на землю.

– Слышь, Всеволод… – Чалый вздохнул устало и посмотрел Севке в глаза – твердо и печально. – Он все равно не выживет… Домой ты попадешь к ночи, в мороз, без мобильника… Шмотки будут рядом, переоденешься… А он? Ты его прямо в форме потащишь? Понимаешь, что с тобой потом будет?

– Ерунда.

– Правда? Ты про парафиновый тест слышал?

– Это о следах пороха?

– Точно. Ты понимаешь, что тебя сразу погонят на него? Сразу. А ты сегодня стрелял сколько раз? Десять? Так что у ментов будет раненый и будет стрелок. Раненый, имей в виду, умрет и показаний даст не успеет… И ты…

– Пошел ты… – сказал Севка.

– Да я-то пойду. Я тебе твою одежку передам и отправлюсь на теплые моря, на кокосовый остров. А ты…

– Я рад за тебя. Прямо завидую. И про свой долг я тоже помню. Зайдешь на досуге, получишь. Как только мы Костю перетащим – так сразу я стану твоим должником…

Костя застонал, поднял голову.

– Ничего, Костя, уже скоро, – сказал Севка, присев возле друга. – У нас там знаешь какая медицина? О-го-го! Заражение – ерунда. У нас там антибиотики есть…

Костя улыбнулся.

Попытался что-то сказать.

– Не напрягайся, – попросил Севка. – И сознание не теряй… Мы там с тобой еще поболтаем перед больницей…

– Раздевайся, – сказал Чалый.

– Полностью?

– Абсолютно. Ибо нагой ты пришел в этот мир…

Севка хмыкнул, вспомнив разговор перед расстрелом. Перед своим расстрелом, между прочим. Кто еще может похвастаться такими воспоминаниями? Это было еще до моего расстрела, а вот это – после.

– Быстренько, – поторопил Чалый. – Время.

Севка стащил гимнастерку, нательную рубаху. Неловко переступая с ноги на ногу, стащил штаны и кальсоны. Отбросил.

Все возвращается на круги своя. Год назад, почти день в день, он стоял вот так же голый, пытаясь понять, где находится и что с ним, и вот теперь…

– Приятеля своего тоже раздень, – Чалый посмотрел на часы. – Быстрее… Не хватало еще ему в галифе командирском в больницу попасть…

Севка быстро раздел Костю, оставив только почерневшую от крови повязку на ране. Спохватился, вырвал свой орден с гимнастерки, прямо с мясом.

– Подняли, – скомандовал Чалый. – Замерли. Считаем до пяти…

Неподалеку грохнул выстрел, пуля ударилась в землю, больно стегнув комками глины по голым ногам.

Казачки все-таки их нагнали.