Войти туда через воронку, перестрелять тех, кто окажется рядом, забрать бумаги… Или даже «языка» взять, помясистее. Генерала. Или даже маршала…

Товарищ Сталин все это посмотрел бы, собрал своих маршалов, они бы отдали приказ войскам и…

И все те танки, пушки и грузовики, что в сорок первом году стояли брошенные или разбитые вдоль дорог, двинулись бы на немцев, наваляли бы им еще на границе. Или еще лучше – врезали бы заранее.

И не было бы столько погибших. Таубе так и остался бы рядовым танкистом. А Малышев не узнал бы, как оно – жрать гнилую конину. Хуже было бы? Лучше. Намного лучше.

Тогда почему Орлов не поступит так? Что ему мешает?

Про это тоже спросить нужно будет. Обязательно нужно. Вот как только…

Малышев сел на песок, прислонившись спиной к пальме.

Какого вообще черта? Почему он, старший сержант, думает сейчас о судьбе всей страны? Да что там страны – всего мира!

Странное ощущение нереальности вползло в душу Малышева.

И стало от этого старшему сержанту Малышеву тревожно и неуютно. Это, с его точки зрения, убить Гитлера и врезать по немцам в сороковом году или не останавливаться в тридцать девятом на новой границе, а жать дальше и дальше, в Европу. Что, не наваляли бы немцам? Наваляли бы, точно.

Только вот Таубе как на этот вариант посмотрит? Счастлив будет, что наши танки будут утюжить беженцев под Бреслау, а не немецкие под Смоленском? У него наверняка свои пожелания будут по этому поводу. Точно, будут. Вот, как у Малышева.

И тогда нужно радоваться, что База и все эти воронки попали в наши руки. В руки старшего лейтенанта Орлова.

Враги народа такого бы могли наворотить…

Или…

Малышеву стало жарко, а внутри, в желудке, образовался ком льда.

Или уже наворотили враги народа?

Сколько мы в войну потеряли? Потеряем? Миллионы. Двадцать миллионов. Или даже больше.

То есть мы могли сохранить все эти жизни. Могли-могли-могли-могли… А вместо этого… Что вместо этого? Какие-то ящики из прошлого на Базу тащили, какие-то тюки с Базы в прошлое. Деньги у немцев отбиваем, не пленных, а деньги! Не убиваем немцев и даже разведку не ведем…

Как же это так, товарищ старший лейтенант? Объясните мне, товарищ старший лейтенант! Сделайте так, чтобы я понял и поверил вам, товарищ старший лейтенант! Я хочу вам поверить, очень хочу!

Малышев зажмурился и стукнул кулаком по колену.

Ладно, пробормотал старший сержант. Хорошо. Ничего, пробормотал старший сержант. Мы спросим. Чего там – спросим, нам не трудно. И Данила Ефимович все объяснит. Конечно, объяснит, чего там…

И все станет просто и понятно.

Малышев очень хотел, чтобы стало понятно и просто.

И очень боялся, что прав все-таки Никита. И что объяснять Малышеву никто ничего не будет. Попросят поверить. В конце концов, всю жизнь от него только и ждали, что веры.

Небо на востоке посветлело.

Скоро взойдет солнце. И начнется новый день. Последний день отдыха перед операцией.

20 января 2011 года, Харьков

Было очень холодно. Весь мир состоял изо льда и пронизывающего насквозь ветра. Из темноты, ветра и мороза.

И боли.

Боль горела в груди, расползалась по телу жадными языками пламени. Но теплее от этого огня не становилось. Боль и холод дополняли друг друга, заставляли сердце то безумно колотиться, то замереть комком льда.

– Не засыпай, Костя… Не смей спать… – донеслось из темноты.

Это Севка. Это его голос. Он все время повторяет, просит, чтобы Костя не спал.

Хорошо, попытался сказать Костя, но губы отказались повиноваться. Костя облизал их и попытался снова:

– Хорошо…

У него получилось – тихо, еле слышно, но получилось. Севка услышал.

– Ты тут полежи, – сказал Севка. – Я быстро… Я куртку свою тебе подстелю. Здесь ветер поменьше… Ты меня слышишь?

– С-слышу… – прошептал Костя.

– Я быстро. Я тут рядом живу. Только заскочу домой, возьму мобильник…

– Мо-мобильник… – повторил Костя. – Покажешь…

– И подарю. Ты только не засыпай… и запомни… запомни – ты должен сказать только свои имя и фамилию. Только их… Повтори…

– Имя и фамилию…

– Больше ты ничего не помнишь. Ни откуда, ни как сюда попал. Ни что с тобой случилось. Понял?

– …что случилось… – прошептал Костя. – …ни как сюда попал… Только имя и фамилия… Константин Игоревич Шведов… двадцать два года… родился… родился…