Шрифт:
— Ты же клялся, что никого не убивал!
— Я и не убивал! Я… я лишь помогал ему. Мы случайно встретились. Наверное, случайно, хотя теперь я и не знаю. Помнишь, мы выступали в Бресте? Ты на сцене. Я в зверинце. Вот в зверинец он и пришел. Сначала просто глядел. Потом заговорил со мной… он умеет разговаривать. Умеет слушать. Находит слабое местечко, а потом вгоняет в него крюк.
— И что же он тебе пообещал?
Бакстер кривится еще сильнее, и лицо его становится похожим на мятый лист бумаги.
— Знание. Столько знания, насколько у меня духу хватит.
— Глупый маленький человечек! — женщина обняла себя, словно ей вдруг стало холодно. — Вот он кто. Глупый маленький человечек, который думал, что если будет много знать, то станет большим и важным!
— Я хотел научиться!
— Старый Марчин тебя учил. Он любил тебя. И всех нас. И берег, а ты… он пошел за тем господином, как крыса за дудкой крысолова. Он совершенно утратил разум! Только и говорил, что о куклах. Только и делал, что кукол!
— Я их делал для тебя!
— Для меня нужен был ты, а не твои проклятые куклы! А потом я убила Джо…
— Не надо, Лукреция, — взмолился Бакстер, но женщина упрямо продолжила наговаривать на срок. И вот оно совсем стало не понятно, кается она или попросту треплется, потому как определила уже Перси в расход.
Итальяшка же сосал большой палец и пялился глуповато. Ну вот как его за человека-то принять можно было?
А лилипутка все рассказывает и рассказывает, ручки заламывает, взглядом потолок мозолит, дескать, случайно оно вышло. Дескать пьян был Джо и руки распускал, и бить порывался, за что и отгреб по пустой своей башке молотком. Башка же возьми да тресни. И конец настал бы цирковому великану, когда б добрейший Бакстер не очутился рядом и не переделал злодея в куклу.
Небось, тоже случайно получилось.
— Я хотел попробовать, выйдет ли с человеком. Со львом вышло, вы же видели…
Перси на всякий случай кивнул: мол, конечно видел. Надо будет потом и вправду глянуть.
— А человек, он посложнее.
Потому как у человека душа имеется. И на душу эту карлик покусился, и знает о том, как и знает о другом: не спустит святой клирикал этакого бесчинства. Ладно бы клыкастые, с них всякой пакости ждать можно, но вот чтоб человек и с человеком…
— Иди сюда, Джо. Сядь.
Итальяшка — хотя, какой он к бесовой маме итальяшка? — подошел и неловко бухнулся на колени. Упершись волосатыми ручищами в пол, наклонился, а после неловко перевалился на зад.
— Он не человек. Он лишь кажется человеком, но простой… видите?
Перси видел. Плоскую харю с ниткой слюны, мутные глаза под тяжелыми заслонками век, щетину на подбородке и побитую оспой щеку.
— Я просто засунул куклу, пусть и очень сложную для куклы, в шкуру Джо. А Дайвел… Дайвел делает наоборот. Он создает куклу, которая неотличима от человека, а после берет душу и засовывает в эту куклу. Вот только удержать не в состоянии. Если человек, настоящий человек, умрет, то кукла станет куклой. Как Джо.
— А если умрет кукла?
Бакстер развел руками и очень тихо сказал:
— Я не знаю, сумеет ли душа вернуться.
— Бакстер, он… посмотри на Джо!
Поднявшись, итальяшка — все-таки привычнее считать его итальяшкой — вытянул руки в стороны и принялся раскачиваться. Губы его растянулись в улыбке, рот приоткрылся, а в следующий миг мир вдруг разлетелся на тысячу горячих осколков…
— Глава 44. О любви, ненависти и иных чувствах
Я никогда не видел, как умирает человек. Я никогда не думал, что убить так просто. Один выстрел, одна пуля, одно тело на камне. Я смотрел на лежащую женщину, но видел лишь бурое пятно на ее спине. Пятно расползалось, а в воздухе, перебивая пороховую гарь, разлился аромат свежей крови.
— Хочешь? — поинтересовался Френсис, и голос его вывел из ступора. — Если хочешь, то пей. Ей уже все равно… да и тебе тоже.
Затошнило.
И еще кричит кто-то. Громко-громко.
А та, которая на полу, мертва. Мертвые не кричат.
— Милая леди, хватит уже. Мне казалось, что нервы у вас покрепче будут.
— Ублюдок, — ответила леди, и я, наконец, узнал Минди. — Долбанный ублюдок! Да мой папенька…
— О вашем папеньке мы обстоятельно поговорим немного позже. И в обстановке более располагающей к беседе. Дориан, вы не могли бы положить тело на стол?
Дуло пистолета смотрело в лоб. Но подчинился я не оружию, а голосу, который словно лишил меня воли. Тело оказалось неожиданно тяжелым и еще неудобным. Я чувствовал сквозь ткань остатки живого тепла и неприятную кровяную мокроту.