Шрифт:
И жестоко над ним надругался!
Крокодиловый стон
Услыхал наш Платон,
И житьё ему стало не мило.
Он надел свой камзол:
"Ты ответишь, козёл,
За скупую слезу крокодила!"
Трое суток в пургу,
По колено в снегу,
Поднимался герой по верёвке...
И не ведал козёл,
Что отважный провёл
На скале три холодных ночёвки!
Только в тот самый миг,
Как вершины достиг,
В атамане вся кровь закипела:
"Ты, козёл вороной,
Извини, дорогой,
Что погиб не за правое дело!"
...И доныне стоит
Тот утёс и хранит
Все подробности смертного боя...
Да и мы тут, внизу,
Крокодилью слезу
Вспоминаем, товарищ, с тобою..
Разбойники выслушали эту вдохновенную импровизацию с большим сомнением.
— Так и непонятно, чья в конце победа вышла, — сказал Куприян Волобуев. — И крокодилу в наших краях вроде бы неоткуда взяться...
— Это потому, что вы не знаете законов пиитики! — горячился Тиритомба. — Непременно должна быть некая недоговоренность, незаконченность... А крокодил — это же символ!
— Народ не поймёт!
Арап вздохнул и принялся грызть перо. Гусиные перья для него разыскивали по всему лесу товарищи: всё равно делать им было нечего.
Снова накатывало вдохновение на маленького арапа:
Живёт моя красотка
В высоком терему,
А на окне решётка -
Похоже на тюрьму.
Я знаю, у отрады
Есть грозный часовой.
Но не надейтесь, гады.
Не будет он живой!
— Вот это по-нашему, по-разбойничьи!
Тиритомба продолжал, сверкая белками глаз:
Сражу я часового
И брошусь в ноги к ней,
И вымолвлю два слова
Я о любви моей!
Красотка же на это
Заявит, что я груб,
И не дождусь ответа
Её горячих губ...
— Это почему же? — насторожились злодеи.
— А вот почему:
Скажу я: «Ну и что же?»
Слезинки не пролью.
Пойду в хмельном загуле
Топить любовь свою...
— Что-то не больно складно, — сказал Волобуев.
— Профан! Тут ложная рифма! Не может ведь герой по-матерну выражаться! Слушайте дальше:
И там, в угаре пьяном,
Воскликну: "Наплевать!
Ребята, на фига нам
Народ освобождать?
Народ, как та красотка,
Отвергнет молодца:
Ему нужна решётка
И сторож у крыльца!
Школяры-разбойники глубоко задумались.
— Пан поэт, — осторожно сказал наконец Яцек Тремба, — да ведь с такими песнями мы всю нашу пропагацию псу под хвост пустим...
— Точно! — подтвердили сообщники.
Тиритомба обиделся, перекусил перо пополам, дунул на свечку и пошёл к себе в досадный угол, чтобы заспать обиду на духовитом полушубке.
Атаману же Платону Кречету настало время подниматься: уже светало, и надо было идти на утёс, чтобы держать там романтическую вахту. Пузею он захватил с собой: вдруг да придётся пальнуть для острастки?
ГЛАВА 8
...Вернулся Лука только ко второму завтраку. Шайка лакомилась оладьями с мёдом и слушала разглагольствования Трембы.
Тот, ни много ни мало, излагал в наглую основы ватиканской веры:
— ...и вот после трудов праведных по созданию Вселенной прилёг Папа на лавку, дабы отдохнуть. И подкрался к нему Враг рода человеческого на белоснежных крыльях и накапал в ухо спящему Креатору своего ядовитого семени, дабы погубить. Но не дремал Внук Святой, налетел на Врага, сел ему на голову вольным орлом и пометил Нечистого, и бежал Диавол, смердя во мраке...
— Откуда же Внуку взяться, коли Сына ешё не было? — встревожился Волобуев.
— Высшие Существа потому и Высшие, что презирают причинно-следственные связи, — мягко, как дурачку, объяснил Тремба. — Пробудился Папа Александр от нестерпимой боли и горько возрыдал. Но внук Святой утешил его, и тогда родил Папа на защиту себе сына и назвал его Чезаре, то есть Цезарь, а по-вашему — Кесарь. И поклялся тот Кесарь отомстить люто обидчику Отца своего и пособникам его...
Лука стоял за углом сторожки и терпеливо слушал ватиканскую ересь.
— А пособников тех было много: и Орсини, и Сфорца, и Медичи, и Феррари, и Ламборджини, и Фиат убогий, и Альфа-Ромео, и Бета-Джульетта, и бессчётные кардиналы. Действовать пришлось и клинком, и ядом — били врага его собственным оружием и на его же территории. Но не Дремал и нечистый: перепутал однажды во время дружеской встречи с кардиналом Адриано де Корнето бутылки, и отравленное вино оказалось в бокалах Папы и Сына...