Шрифт:
Лука схватил драгоценный мешок и взвалил его на спину. Тиритомба побежал наверх за узлами: зря говорят, что все поэты не от мира сего!
Наконец все трое оказались на дворе, залитом лунным светом.
— Кто ты, прекрасная амазонка? — дрожащим голосом спросил поэт горянку. — Открой лицо своё, чтобы я мог запечатлеть на устах твоих горячий поцелуй!
Горянка ответила незнакомым, но вполне понятным кратким словом. Потом подняла свою занавеску. Под ней помещались грозные очи, торчащие усы и чуть тронутая сединой борода.
— Рахит-бек из Секир-аула! — гордо сказала горянка. — Вы мне теперь сестра и брат. Мой жизнь — вам жизнь. Мой сакля — вам сакля. Сейчас будем дом грабить...
— Погоди, — сказал Радищев. Возвращаться на место жуткого побоища ему не хотелось. — Ну, я-то в женском обличье понятно почему. А тебе-то оно зачем?
— Обычай требует, — вздохнул Рахит-бек. — Пока за отец не отомщу, чоху и папаху не надену. Так положено.
— Кто же отца твоего обидел? — спросил Тиритомба. Он был страшно разочарован тем, что боевитая горянка оказалась джигитом. Второй раз за день такой облом!
— Кесарев абрек, собака! Он отца грудь кинжал бросал! — прорычал Рахит-бек. — Я его кишки свиньям бросать буду! Он и в Риме не спрячется!
— Вот совпадение — и нам в ту же сторону! — воскликнул атаман. — А твоего обидчика не кличут ли Микелотто?
— Он! Он, слуга шайтана! Слушай, дорогая, а пошли вместе? Кони добрые, вмиг нас домчат...
— Нельзя нам верхами, — вздохнул Радищев. — У нас клятва своя — пешком до Рима добираться...
— Погодите, — вспомнил поэт. — А наблюдатели-то? Они же увидят, что здесь произошло?
— Пусть, — сказал атаман. — Пусть увидят, как батюшка наш Липунюшка Патифоныч с разбойниками расправляется... Друзья мои, да ведь мы теперь спокойно дойдём до рубежа! Все злодеи повержены!
— Кабы так, — вздохнул Тиритомба.
— Пойдём хабар брать, — настаивал Рахит-бек.
— Протиивно... — простонал Радищев. Но вопрос о хабаре решился сам собой. Жгучий Блондин очнулся от удара табуреткой, но не совсем, и, по своей привычке, поджёг залитый кровью дом. И даже попытался из него выбежать...
... — Хороший у тебя клинок, — завистливо сказал атаман.
— Гурда настоящий, — объяснил Рахит-бек. Отблески пламени горели на обагрённом лезвии шашки. — Бери, сестра! По-нашему не положено бабам оружие, но в Арсланстане ведь всё не как у людей...
— Да нет, не смею, — потупилась красавица-Лука.
— Бери, бери, — прошипел арап. — Не возьмёшь — обида кровная!
Горцы живо интересовали поэта, он узнавал об их обычаях из книг. И даже задумал балладу о том, как отважный ерусланец томится в горском плену, а красавица из местных помогает ему бежать...
Лука принял клинок и благодарно прижал его к груди — всё равно красное на красном не видно...
ГЛАВА 28
— Ну, с одной-то стороны, оно бы и. хорошо, — сказал Радищев. — Пусть сей славный сын гор нас оберегает незримо. Но вдруг его господа контролёры заметят?
— Рахит-бек неуловим... — с сомнением сказал Тиритомба.
— А чего ж он с разбойниками совокупно сидел и нас поджидал? Отчего они к нему не приставали по женской части? — не унимался Лука.
— Они, душа моя Радищев, давно знакомы. Не ты ли сам говорил некогда, что все разбойники — братья?
— Мало ли что я говорил, — проворчал атаман. — Но вот для чего он нашу сторону принял?
— А увидел, что мы и одолеть можем, тогда и переменил свои взгляды. Это в обычае у горцев: кому я клялся, я всем прощаю.
— Но ведь этак он и нас предаст!
— Обязательно предаст, — согласился поэт. — Я много чего про их племя узнал. Они всегда на стороне сильного. Так что всё от нас самих зависит.
— Пойдём-ка, покуда пожарище светит, — предложил Радищев.
— А спать кто будет? — возмутился поэт. — Я не железный!
— Ну тогда хотя бы отойдем подале... Эх, чёртов мешок! Вот в стране Катае, как нам о том Марко Поло трактует, деньги бумажные...
И поплёлся уныло вслед за поэтом, успокаивая себя: «Чего их жалеть? Они же ненастоящие... И сам я.ненастоящий...»
...За спиной всё ещё мелькали всполохи большого огня, а впереди виднелся огонёк совсем маленький.
— Кто-то костёр теплит, — сказал Лука. — Вот у костра и отдохнём.