А потом как?

А потом население нового начальника государству выбирает...

Народишко-то? — изумился Пугачев.— Ой, парень, брешешь ты что-то! Как же это можно, чтобы народ нам кого в правители выбирал? Да где же это видано? Царь, так царь, чтобы божьего милостью.» Опять же, помазанный на царство... А как почнут выбирать, то будут только булгачить...

История нас учит, что в древности многие государства по целым столетиям без царей обходились Это республика называется...

Как это?

К примеру сказать у эллинов, сиречь древних греков, так было.

У пиндосов? Нашел кого в пример ставить?! То-то их турка и прищемил. И пищать не смеют...

Было сие также у древних римлян до кесарей!

А нам-то что от того? Мало кто с ума сходил?! — засмеялся Пугачев.— Ну их, твоих пиндосов, к ляду. Ты лутче вот что... С которого, гришь, городу?

Из города Серпухова.

Есть такой! Знаем! Бог поможет, приведем и Серпухов под нашу высокую руку... А пока что брось ты, парень.»

Что бросить?

Языком молоть. Ни к чему это! А ежели ты нашему царскому величеству служить желаешь, то бери-ка, скажем, ружье, а то хоть пику. Конька какого там дадут станишники...

Я верхом не могу! — смутился белокурый.

Свалиться боишься, что ли? Как мерзлые штаны на заборе, так ты на лошади? Ну, валяй к пехтуру!

В солдаты?

А чего нет? Вымуштруют, небось! Дело не мудрое. Не в енаралы же тебя сажать?

Я на то призвание не имею!

Какое такое призвание? В дьячки что ли мостишься? Так дьячки нашему величеству сейчас без надобности...

Я полагал, для разрешения важных государственных вопросов... Будучи знаком с иностранными порядками...

Брось! Рылом не вышел!

Пугачев поднялся и решительно сказал:

Ну, будет языки чесать, а то волдырь вскочит. Убери ты его, граф. Наш канцлер вчера мне все уши протурчал, что, мол, в походной канцелярии писарей не хватаеть. Приткни его туды.

Ваше вели...

Нишкни. Законы писать вздумал? Царь выборный да еще на срок тебе нужен? Городишь ты чушь, парень: ну тебя...

Да я_.

Уходи, пока цел! — нахмурился Пугачев.— Царя ему выборного захотелось?!

Прирезать его что ль? — осведомился равнодушно Зацепа.

Белокурый помертвел.

А хоть и веревкою удави! — ответил Пугачев, зевая и торопливо крестя рот.— Ему, сукиному сыну, царя выборного понадобилось..

Остановился. Вспомнил, что серпуховец пробрался в Чернятинский стан с письмами от разных далеких «дружков».

С Рогожского кладбища кого знаешь? — осведомился он у начавшего от смертельного испуга икать серпуховца.

Отца... отца... отца...

И сына, и святого духа! — смеясь, вымолвил Зацепа.

Отца Варнаву..

Варнаву знаешь? — удивился Пугачев.

Он... грамотку... дал!

По ошибке должно! Не думал, что ты дурак такой. Ну, черт с тобой! Ради Варнавы, душевного человека...

Гостил однова у него. Живи... Сдай его, граф, господину нашему канцлеру, пущай подметные грамотки пишет...

Выждав, когда Зацепа увел серпуховца, еле передвигавшего ногами и все еще икавшего, Пугачев направился за перегородку. Оттуда донесся его голос:

— Ну, ты, гладкая! Чего в угол забилась? У-уй, горячая какая... А сними-ка ты с меня сапоги. Так. Теперь ложись. Да не вздумай реветь, дуреха... Съем я тебя что ли. Да рубашку сними с себя!

Громоздкая деревянная кровать заскрипела под тяжестью двух тел...

ГЛАВА ПЯТАЯ

П

оздней ночью, перед самым рассветом, когда уже меркли звезды, настойчивый стук в дверь разбудил Левшина. Первым делом его было схватиться за лежавшие у изголовья пистолет и саблю.

Ваша милость! Ваша милость! — взывал из-за двери взволнованный голос Анемподиста.

Вставайте, вашскородь...— поддержал управляющего вахмистр Сорокин.— Кульер прибег...

Входи! — крикнул Левшин, спуская ноги с широкой тахты на пол. Проведшая с ним эту ночь дворовая девка, имени которой он не знал, тревожно завозилась, словно стараясь забиться вглубь тахты.

В комнату вошли Анемподист с сальной свечой в руке и совершенно уже одетый вахмистр. У Анемподиста было бледное лицо, вытаращенные глаза, и руки его так сильно тряслись, что он чуть не уронил подсвечник, ставя его на стол. Сорокин был совершенно спокоен с виду, только его седые усы топорщились, это было признаком того, что старый солдат чувствует запах пороха в воздухе.