Да, в Варзуге это было иначе. Там просто не было посторонних среди людей, которые жили в селе у лесной реки. Их и было-то всего триста человек в этом селе, какая уж тут сторонность! Но из Варзуги Варя давно уехала и в Москве поняла другое. Это было жесткое, но честное понимание. Москва тем и была хороша, что в ней можно было понять про жизнь окончательные вещи. Только тяжело было их понимать.

Так что нетрудно вообще-то было догадаться, почему она вышла замуж три года назад. В Олеге было все, чтобы он мог стать для нее непосторонним человеком. И убедиться, что это всего лишь обман зрения, можно было только на собственном опыте.

Теперь такой опыт у Вари был. Как передать его Олегу, она не знала.

– Сформулируй, пожалуйста, точнее. – Он качнулся еще раз. Кресло скрипнуло снова, на этот раз уже не жалобно, а раздраженно. – Художественной натурой ты тоже считаешь себя напрасно. То, что ты принимаешь за особый взгляд на мир, на самом деле всего лишь неумение связно изъясняться.

Как много она отдала бы сейчас за то, чтобы он немедленно исчез из комнаты! И, главное, из ее жизни.

– Я ошиблась, когда выходила за тебя замуж, – изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказала она. – Это было… просто от наивности.

– Разреши тебе напомнить: когда ты выходила за меня замуж, тебе было тридцать лет. Не поздновато ли для наивности?

– Поздновато, – согласилась Варя.

– А я тебе назову настоящую причину. Ты придаешь чрезмерное значение тем своим занятиям, которые самонадеянно считаешь искусством.

– Хватит, Олег! – Варя наконец не выдержала. – Самонадеянная я или нет, но это моя жизнь. Моя! И я ни перед кем не обязана за нее оправдываться.

Муж усмехнулся, обвел ее оценивающим взглядом.

– Тебе идут эмоции, – сказал он. – Даже внешне меняешься – румянец этот… – дернулся кадык на его широкой шее. Варю тоже передернуло. – Когда ты нервничаешь, то перестаешь быть похожа на северную рыбу, – добавил он.

Все время их супружеской жизни он любил говорить ей такие вещи. Не любил даже, а, наверное, просто считал нужным это делать. В армии, Варя слышала, про такое говорят: «Чтоб служба медом не казалась».

Жизнь с ним и так не казалась ей медом. Но иногда она бывала счастлива – не от жизни с ним, а совсем от других событий, которые совпадали по времени с ее замужней жизнью. Наверное, он это чувствовал, и это выводило его из себя, тогда он и говорил ей что-нибудь вроде:

– На тебя скучно смотреть. Ты благополучна, как ходячее одеяло.

И ей становилось стыдно. Потому что если уж Олег, простой, как он говорил, советский бизнесмен, чувствует в ней то, что Маяковский называл «позорным благоразумьем», то откуда же в этом благоразумье, в этом душном ее благополучии возьмется трепет, которым только и живет человеческая душа? Без этого трепета, Варя знала, не бывает тех простых и странных вещей, которые она пытается делать, занимаясь фарфором, и которые почему-то раздражают ее мужа.

Теперь он смотрел на нее с усмешкой, и уголок его рта едва заметно вздрагивал, как будто он волновался. Хотя Олег не волновался ни от чего, связанного с женой. Разве что от того удара по самолюбию, который она нанесла ему, когда от него ушла.

– Уходи. – Варя захлопнула дверцу шкафа – нечего ему созерцать ее белье! – подошла к двери и распахнула ее. – Убирайся немедленно!

Олег и не подумал убираться – он по-прежнему покачивался в кресле и смотрел прямо Варе в глаза своим тяжелым взглядом. Когда-то этот взгляд внушил ей даже большие иллюзии на счет этого мужчины, чем его основательная внешность. Тогда, встречая этот взгляд, она думала, что Олег знает о жизни что-то главное, чего самой ей знать не дано.

И как он только нашел ее здесь, в этом доме? Она ведь так следила за тем, чтобы не нашел! Когда три месяца назад ей показалось, что это возможно, она тут же бросила все, взяла отпуск и уехала от греха подальше в Варзугу. И жила там целую неделю в доме у Тимофея Авдеевича и его жены Матрены Афанасьевны, такой же статной в поздние, как в молодые свои годы. Может, она и дольше пожила бы, если бы не повстречалась в лесу с медведем. И вот пожалуйста… Не супруг, так зверь лесной, одно другого не легче!

Варя открывала рот, задыхаясь от возмущения – в самом деле, как рыба, сердито подумала она, – и не знала, что такое сказать или сделать, чтобы заставить бывшего мужа уйти.

И вдруг он встал – так стремительно, как и ожидать было невозможно при этой его пресловутой тяжеловесности. Кресло облегченно скрипнуло и радостно закачалось. А Олег в три шага, тоже совсем не тяжелых, а широких, пружинящих, как у индейца, преодолел расстояние от окна до шкафа и схватил Варю за плечи.

Чего угодно она от него ожидала: что он еще два часа будет изводить ее хорошо замаскированными оскорблениями, что примется перечислять все ее отрицательные женские качества, что потребует накормить его с дороги… Но такого Варя не ожидала совершенно!