– Не трожь гадость! Ты что не видела, откуда он её достал!

– В отличие от тебя, - улыбнулась хайта, - видела. Он её в резинке от трусов прятал, - и пояснила, - ну там где разрез, в который резинку вдевают.

– И что это?
– уже спокойнее спросил я.

– Думаю, артефакт!
– горделиво выпрямился и поправил юбку Ай.

– Этот клочок?!

– Ага. Я тоже не сразу понял, что это его рук нитей дело. Если хотите, по порядку расскажу.

– Хотим!
– усиленно закивала Лера и откинулась назад, используя моё плечо в качестве подголовника кресла.

– Слушайте. Только невесёлая эта история, - вздохнул Айверин.

– Поймали, поймали!
– кричали вездесущие мальчишки.

– Вечером казнь!
– оживлённо шептали друг другу мужички в кургузых тулупах.

– Опять под утро из кабака пьяные приползут! Отмечать будут!
– вздыхали бабы.

Паренёк лет семнадцати, зябко кутаясь в коротенькую лёгкую курточку, рассматривал последнее, что он увидит в своей не очень-то и длинной жизни - эту грязную площадку посреди деревни, которую жители гордо именуют "центральной площадью". А само небольшое поселение, домов на сто, где его скоро казнят, носит звучное название "город Сотмар". Как же глупо всё получилось Ну кто ему мешал пройти тогда мимо, тогда, на лесной дороге? Сделал бы вид, что не узнал Лимара, ну и что, что родич, виделись-то всего пару раз в жизни. А ежели остановился и заговорил с дядькой жены брата своего папашки, ну кто мешал, тут же распрощаться и пойти дальше? Зачем-то с ними на заимку поперся. Думал переночевать, да утром в путь отправиться. Не получилось

Утром нагрянули стражники, тихо подкрались, незаметно, не иначе навёл кто - всех повязали. Пока вели через лес, один из конвоиров сдёрнул с парня тулуп, заявив, что мертвецу он уже не понадобится. А тулуп, между прочим, добротный, тёплый, выторгованный почти задарма месяц назад на Ярмарке. Честно купленный на собственные, между прочим, денежки, честно заработанные от продажи безделушек, что он в разрушенном городе нашёл. Поранился он тогда, во время этой вылазки, сильно поранился: что заработал, то на лечение и потратил, почти всё ушло. Тайничок, правда, остался, там же, в развалинах, только нарфы рядом логово себе устроили, не добраться до закладки пока, тут помощник нужен, оружие. Хотя уже и не нужен: за шесть часов даже при его ловкости и везучести, почему-то отказавшей, удрать не успеешь - камера охраняется, словно и не сарай это, гномье золотое хранилище: стражники туда-сюда ходят, стерегут. Ещё бы, неуловимую ватагу Лимара поймали, ту, что уже несколько лет на все окрестные села да деревни страх наводила. Нет, ну разве похож он на ватажника? Приговорённый посмотрелся в старое треснутое зеркало, валяющееся в углу у стены - обычный, вроде, мальчишка, щеки только немного впали, да круги тёмные под глазами (последствия недавней болезни), но лицо чистое, без щетины и шрамов, и зубы целые, и одежда, хоть и заштопанная, но и не совсем старьё. На чёрных волосах, словно седина, лежат снежинки и не собираются таять (в этом аражевом сарае ненамного теплее, чем на улице). Нет, не похож он на ватажника! Но господину зейту, что устроил показное судилище прямо на "центральной площади", паренёк ничего не сказал: доказательств у него нет, кончились доказательства - последние на покупку тулупа ушли.

Судья, маленький тщедушный мужчина в казенном синем плаще с эмблемой на правом плече, чинно восседает за большим дубовым столом. Он старается казаться значимее: посматривает на всех свысока, грозно раздувает щёки, но, похоже, особым уважением у солдат не пользуется. Те глядят на начальство без особого подобострастия, а их командир даже с усмешкой.

Первым на допрос дядьку Лимара вызвали.

– Расскажите, подсудимый, как вы совершили ограбление?
– строго и напыщенно говорит судья.
– Какое ограбление, господин зейт? Они сами попросили, - разводит руками Лимар, а ватажники глумливо ржут.
– Как это?
– хмурит брови судья.
– Ну, подходят ко мне вечером два мужика и говорят: "Снимай кошель и ботинки". Я и снял. С одного- кошель, с другого-ботинки!

Теперь смеются не только бандиты, стражники тоже в сторонку отворачиваются, подхихикивают. Зейт обводит подчинённых грозным взглядом, те опускают глаза, скрывая насмешку. Тогда он рявкает:

– Этого повесить! Следующего ко мне!

Затем, чтобы ускорить процесс - господин зейт изволили замерзнуть - вызывали уже по несколько человек, но приговор был всё тот же. И завтра с утра на лесной дороге, где промышляла ватага Лимара, появится необычное (или обычное) украшение - веревки для него уже готовы. А главарей банды, к которым почему-то причислили и паренька, повесят прямо здесь на площади, вечером.

За окном снуёт народ, торопится, спешит, чтобы успеть всё подготовить к предстоящему празднику. Виселицу уже оборудовали, теперь лавки тащат. Мальчишка с силой сжал кулаки и губу закусил, чтобы прогнать подступающие слёзы. Страшно умирать, очень страшно. А раньше ему казалось, что он ничего не боится - и аферы хитрые проворачивал, и в разрушенные города за сокровищами смело ходил. Ан нет, страшно Было бы чем охранника подкупить, без раздумий бы отдал. Только нет ничего. Парнишка пошарил по карманам, в безумной надежде, что там хоть что-то завалялось, но нашёл только клочок чёрной ткани. Он точно помнит, в развалинах эту тряпочку нашёл: там за кучей битого кирпича какие-то железячки валялись, пара монет старинных да этот оборвыш. Ему тогда буква "А", вышитая на ткани, понравилась, у него имя с такой начинается, вот и сунул клочок ленты в карман, да забыл про него.

Зажал парень этот непонятный клочок в кулак, да и сам в комочек сжался, чтобы хоть чуток согреться. А взгляд, как приклеенный, в одну точку смотрит - на виселицу. И кажется, мальчику, что вон та его петля, вторая справа. А вот бы хорошо было, если бы сейчас ему тулуп вернули, зейт приговор отменил и отпустили бы его на все четыре стороны. И так он размечтался, глаза закрыв, что и про холод забыл, в красках представляя, как вбегает этот мерзкий зейт, кланяется ему в ноги, тулуп протягивает, умоляет слезно: "Простите, господин Айверин, ошибочка вышла! Это всё стражники виноваты! Не разобрались!". И поклоны бьёт один за другим. Ватажники сидят, рот разинув, а стражники даже на колени бухнулись и давай об землю лбом биться: "Простите, княжич! Не погубите, благодетель!". И так хорошо ему стало, заулыбался, на скрип двери даже внимания не обратил.