– Да? Правда?
– Хиля покосилась на меня.
– Тогда почему ты меня не поцелуешь?

– Здесь?
– я опешил.
– Но там же люди... дети...

– Ой, дети!
– она снова поморщилась.
– Люди! Им-то какое дело? Это складские, им по жизни лишь бы на что-то пялиться!..

Уже не впервые я обратил внимание на то, как она говорит о "неблагополучных" - с презрением. Мне это не нравилось, потому что в глубине души я слегка завидовал таким людям, сам не понимая, почему. Может быть, они казались мне более естественными, чем мое окружение, а может, просто напоминали о детстве.

– Что-то много ты о людях думаешь, - сердито сказала Хиля, закидывая ногу на ногу.
– Тем более, об э т и х.

– Но они такие же граждане, как и мы, - я не хотел спорить, но не мог и смириться с ее тоном.

– А может, и приютские - тоже такие, как мы?
– она прищурилась.

– Давай, не будем ругаться, - я нежно взял ее за руку и чуть потянул к себе.

– А я не ругаюсь!
– она вырвалась.
– Просто не могу тебя понять! Вчера, в магазине, ты бабку какую-то без очереди пропустил - в честь чего? Пацанам фабричным дал на мороженое - зачем?

– Просто так, Хиля, ты что...

– Да не просто так!
– Хиля сверкнула на меня глазами почти с ненавистью.
– Скажи честно: ты считаешь себя кем-то вроде них, да? Только честно!

Тут уже начал сердиться я:

– Слушай, в нашей стране нет граждан второго сорта! Нет богатых и бедных! А ты, кажется, думаешь по-другому. Да, я считаю, что ничем не отличаюсь от людей с фабрики или складов. Или из приюта! Ты сама жила в приюте, когда сгорел ваш дом!

– Три дня!

– Ну и что? Факт остается фактом. Ты ведь не стала хуже оттого, что три дня провела в социальном приюте, правда? Ну - и они не хуже оттого, что вынуждены жить там постоянно!

Наверное, мы говорили довольно громко, потому что, привлеченные спором, к нам вдруг подошли двое детей, мальчик и девочка, очень похожие друг на друга и даже похоже одетые - в черные спортивные штаны и синие рубашки с короткими рукавами. Им было лет по шесть или семь, не больше. Ни о чем не спрашивая, они уставились на нас светлыми, удивленными глазами, какие бывают у щенят при виде грузовика, и мальчик уж точно по-щенячьи склонил набок русую стриженую голову.

"Складские" дети ничем не отличаются от детей "заводских" или "фабричных", это разделение условно и отражает лишь место их жительства. Даже в социальных карточках, в графе "статус семьи", у всех написано одно и то же - "рабочие". Все получают одинаковые талоны и учатся в одинаковых школах, сходно питаются и одеваются, играют в одних и тех же дворах, и родители их ходят друг к другу в гости. Но одно отличие все-таки есть: "складские" страшно любопытны. Не знаю, с чем это связано, может быть, с работой родителей, которые вынуждены проводить долгие часы в огромных закрытых помещениях, часто в одиночестве, а потому в остальное время постоянно сплетничают о соседях и знакомых. Любое событие для них - праздник. Парень и девушка ссорятся на улице - чем это не событие?..

Увидев детей, Хиля замолчала и враждебно посмотрела на них, а потом на меня, словно спрашивая взглядом: "Ну? И долго я буду ждать, пока ты их прогонишь?". Я откашлялся:

– Ребята, вы чего хотите?

– Ничего, - ответил мальчик, не двигаясь с места.

– Пошли бы, поиграли, - я улыбнулся.

Дети заулыбались в ответ, но уйти и не подумали. У них были чисто умытые, румяные мордашки с чуть заметными веснушками вокруг носа, у мальчишки между крупными передними зубами я заметил застрявшие кусочки моркови.

– А чего вы сейчас ругались?
– спросила девочка.

– Мы не ругались, - я поправил ей волосы.
– У нас просто голоса такие... громкие. Но, когда взрослые разговаривают, детям стоять и слушать не положено. Невежливо, понимаешь?

– Короче!
– резко сказала Хиля и раздраженно засопела.
– Ты долго рассусоливать с ними собираешься?..
– она повернулась к детям.
– А ну, пошли отсюда к чертовой матери, пока пинка не дала!..

Те не заставили себя уговаривать и кинулись бежать, но шагах в десяти остановились, и мальчишка состроил Хиле рожу.

– Ах ты сволочь!
– Хиля с готовностью схватила с земли булыжник, но я успел перехватить ее руку.

– Ты что?!
– крикнула она, но камень все-таки выпустила.
– Заступаешься?..

– Нет, не хочу уголовщины. А если бы ты кинула и попала? Глазомер у тебя хороший, ты вполне могла голову ему разнести, - я отбросил булыжник подальше в траву.
– И что тогда?.. Ты просто представь: следствие, суд, а потом, может, и тюрьма.

– Я бы не кинула, - сказала Хиля, остывая.

– Ну, а вдруг он бы еще что-нибудь сделал?
– я посмотрел на детей, которые уже вернулись к своей игре у подъезда и изредка косились на нас, как на больных.
– Он мог тебя спровоцировать.

– Видно, что у тебя отец - дознаватель, - она встала со скамейки, одернула платье и аккуратно расправила кружевной воротник.
– Так и сыплешь словечками. Пойдем отсюда, видеть эти морды не могу...

Мы миновали двор, прошли метров сто по улице, поглазели на витрину крошечного магазинчика скобяных изделий, и Хиля вдруг сказала с какой-то взрослой, трезвой задумчивостью:

– Знаешь, Эрик, а ведь ты меня никогда еще не целовал. Не подумай, что я озабоченная, но ведь ты считаешься моим парнем, и...