– Что вы так смотрите?
– не поднимая глаз, спросила дознавательница.

Полина аж подскочила на стуле:

– Извините!..

– Да ничего, я привыкла, - женщина перевернула плотный лист.
– Многие так смотрят.

– Но вы же меня не видите!
– пробормотала Полина.
– Как вы...

– Почему же не вижу? Прекрасно вижу. Грош была бы мне цена как дознавателю, если бы я не владела боковым зрением.

– Ничего себе... Вот бы мне так научиться...

– Вы кем работаете?

– Я учусь. В ремесленном, на радиомонтажницу.

– Хорошая профессия, - кивнула дознавательница, - но там эти навыки ни к чему. Там, наоборот, ценится умение концентрировать взгляд на мелких деталях, а боковое зрение только отвлекает от работы.

– Нет, ну здорово!
– Полина восхищенно хлопнула себя по коленкам, сделавшись на секунду самым обыкновенным ребенком.
– Вы и о профессиях все знаете!..

Женщина сдержанно засмеялась:

– Это все память и логика, моя милая. Тренируйте память, читайте, и будете знать не меньше.

– А скажите, сложно стать дознавателем?
– осторожно спросила Полина.

– Младшим - нет. Сложно б ы т ь дознавателем и не превратиться в обычного чиновника, который только штаны на службе протирает. Таких ведь много, не только у нас, а везде.

Трубин дописал и вопросительно поднял глаза:

– Я - все. Можно просто оставить?

– Не просто, - женщина встала из-за стола, подошла и взяла исписанный лист.
– Я зарегистрирую ваше заявление, сниму копию, а оригинал отдам тому, кому он адресован - Голесу. И не волнуйтесь, это же документ, - она чуть встряхнула листком.
– Идите спокойно домой, время позднее.

Выходя, я взял сверток с полки, и дознавательница тоже ничего не заметила - она стояла и внимательно читала заявление.

Внизу мы забрали вещи из гардероба, оделись и вышли на улицу. Метель кончилась, небо очистилось, и теперь на нас смотрели острые колючки звезд. Стало заметно холоднее, изо рта у меня вырывался густой пар.

– Подморозило!
– Трубин с силой потер ладони одна о другую.
– Ну вот, дело сделано, можно и поужинать, - вид у него был бодрый, но я чувствовал, что он сильно нервничает.
– Есть хочется - сил нет. Пойдемте.

– Везет ей, - пробормотала Полина, - дознавательнице. Работа интересная, платят, наверно, хорошо... талоны желтые, пайки...

– Вы совершенно точно кушать хотите!
– заулыбался ей Трубин.
– Раз говорите о пайках.

– Да я не о пайках, я - вообще...

Улицы были пусты, как в сказке, лишь окна горели, отбрасывая на снег ровные квадраты желтого света. В квартирках кипела жизнь, люди ужинали, разговаривали, слушали последние новости по радио, дети носились, играя в войну, женщины развешивали белье и стелили кровати. У кого-то на стене - как недавно у Полины - я увидел часы, они показывали без четверти одиннадцать. Время еле двигалось, и я не мог понять, в чем дело. Столько случилось событий, а время - десять сорок пять. Всего-то четыре часа прошло с тех пор, как я украл эту несчастную куртку, лежащую теперь в глубине туалетного шкафчика в Управлении Дознания...

Улица круто повернула, и мы очутились на широком проспекте, по которому, жужжа, проносились редкие машины. Замерзший постовой в тулупе стоял в своей будке, съежившись и грея в воротнике лицо. Несколько рабочих возились в открытом люке, один держал фонарь и изредка давал советы (снизу отвечали: "Закрой рот!"). Дворничиха шла, неся охапкой, как цветы, три или четыре фанерных снеговых лопаты. У булочной разгружали большой бледно-синий фургон с наклонными буквами: х л е б, вытаскивали по направляющим лотки с ровными рядами буханок и осторожно ставили на низкую тележку, чтобы завезти внутрь магазина - оттуда шел плотный, теплый запах выпечки.

Я засмотрелся на фургон и чуть не врезался лбом в фонарный столб: все-таки неудобно с одним глазом. Полина испуганно схватила меня под руку:

– Ой, Эрик, что же ты так?!.. Что ты там увидел?

– Мирная жизнь, - ответил я.

– Ну, так ведь и не война, - удивилась девушка.
– Что ж ей не быть мирной?

– В другом смысле, - я улыбнулся.
– Некоторые вот этого не понимают: вечер, булочная, хлеб привезли. Смотри, канализацию чинят... Им кажется - так и должно быть, а ведь это - счастье...

Трубин весело поглядел на меня:

– А вы, Эрик, философ!.. Слушайте - нескромный вопрос - а что такое вы с собой таскаете? Паек, что ли?

– Да нет, какой паек!
– мне удалось полностью сохранить естественные интонации.
– Будете смеяться: одеяло. Старое одеяло. Дверь хочу утеплить, дует, а тут смотрю - валяется в больнице, никому не нужное. Они разрешили - я и взял. Хотите, покажу?

– Не надо, не надо!
– Трубин со смехом замахал руками.
– Я из простого интереса спросил. На что мне ваше одеяло? А насчет двери - вы молодец, я бы не додумался...