Я уже открыл рот, чтобы ответить: "Так сторож ее и выдрал!", но спохватился. Пусть думает, как думает. Оно и к лучшему. А если я еще и про куртку ничего не сказал, так вообще - сказка. Может быть, кончится все-таки эта ночь, настанет цветное солнечное утро, и я все забуду...

– А что у тебя тут?
– Белла, словно угадав мои мысли, легонько пнула лежащий на полу сверток.
– Золото, бриллианты? Носишься с ним, как курица с яйцом.

– Там...
– я представил себе лицо погибшей чиновницы, - ...там документы. Они чужие, утром надо отдать.

– Секретные?
– прищурилась Белла.

– Да что ты, какие секретные. Карточки жилищного учета, поквартирные списки... да тебе неинтересно это.

– М-да, - она затушила окурок и подошла ко мне легкой походкой кошки.
– А знаешь, что мне интересно?..
– ее рука поползла вверх по моей руке, к плечу.
– Я вот хочу знать, больно было, когда угли на тебя высыпались? Расскажи. Что ты делал с этой печкой?

За стеной Полина вскрикнула: "Ой, осторожно!", и врач отозвался усталым голосом: "Больнее не будет, терпи, больнее не будет!".

– Белла, а та женщина, которую вечером привезли, родила?

– Не уходи от темы.

– Ну, родила или нет?

– Не знаю!
– Белла неожиданно размахнулась и изо всех сил вмазала мне по подбородку, да так, что я чуть не потерял равновесие. Удар отозвался в левом глазу, и тот сразу запульсировал под повязкой, наливаясь болью, как жаром.
– Ты мне зубы не заговаривай, милый, иначе в следующий раз ты получишь прямо сюда, - тонкие пальцы тронули марлю на моем лице.

Я отступил на шаг, инстинктивно загораживаясь ладонью.

– Страшно?
– Белла улыбнулась.
– А мне казалось, ты любишь боль. Ну, признайся, ты хоть раз получал удовольствие от того, что тебя били? Получал ведь, я уверена... Что ты на меня так укоризненно смотришь?

Она была где-то права. Речь шла не об удовольствии, конечно, но о чем-то похожем, тоже нужном мне, чтобы чувствовать себя - собой. Однако признаться в этом было все равно, что дать еще раз себя ударить, и я буркнул:

– Глупости какие.

– Может, и глупости, - согласилась она, - но мне кажется...

В дверь просунулся Трубин с заклеенной пластырем щекой:

– Ой, Эрик, я вас ищу...

– Выйдите, мужчина!
– звонким ледяным голосом приказала Белла.

– Извините, это мой друг...
– Трубин улыбнулся и сделал движение ко мне.
– Мы с ним вместе...

– Я сказала - выйдите! Что непонятно?!
– голос превратился в хлыст.
– Быстро, быстро отсюда! На место!..

Лицо моего обворованного приятеля вдруг неуловимо изменилось, словно кто-то прорвал пленку, удерживающую интеллигентность на месте, и она мгновенно вытекла, как вода.

– Я - тебе - не собачка, чтобы приказывать мне идти на место, - металлически сказал он, входя в кабинет и закрывая за собой дверь.
– Ты слишком мало значишь, чтобы вообще мне что-то приказывать, тварь ты накрахмаленная.

Белла уставилась на него, задрав брови:

– Ты понял, что сейчас сказал?..

– Я - понял, что сказал. И хорошо, если ты тоже это поймешь, - резким движением он вынул что-то из кармана и сунул ей под нос.
– Читай. Только внимательно, чтобы дошло с первого раза.

Белла машинально заскользила взглядом по маленькой прямоугольной карточке, бормоча:

– Ну, и... так, уполномоченный первого ранга Отдела особых поручений специального...
– щеки ее резко побледнели, но глаза оставались острыми и колючими, - ... специального приюта номер два Департамента общественной безопасности... Понятно. Извините. Слегка ошиблась - бывает.

– Да не слегка, - Трубин убрал карточку в карман.
– Ты, моя милая, сейчас здорово ошиблась. Но мы с тобой об этом в другой раз поговорим.

– А вы меня не пугайте, - Белла выпрямилась, не переставая сверлить его взглядом.
– Я извинилась. Что еще?

– Еще? Ну, для начала я поинтересуюсь, были ли на тебя жалобы со стороны больных. По поводу жестокого обращения, хамства, например. Потом затребую твою характеристику с работы и по месту жительства. А дальше - видно будет.

– Угу, - девушка уже взяла себя в руки и смотрела слегка вызывающе.
– Договорились, товарищ уполномоченный. Будет характеристика, все будет...