— Если надо, возьмем у всех!

— Мужики, — вмешался полковник, — точно установить, кто именно там был, невозможно. Никаких приглашений не проверяли. Ну, пришел человек с улицы, сел в углу, а потом ушел. Кто на него станет внимание обращать? Ты вот что, Никоненко… ты поговори с этой самой Сурковой, матерью-одиночкой. Может, оно и в самом деле так, как ты говоришь… Как она? В себя когда придет?

— Врач толком ничего не сказал. Ранение тяжелое, крови много потеряла. В сознание-то она придет, но когда говорить сможет — непонятно.

— И про министра тоже не забывайте! — неожиданно прикрикнул полковник. — Может, прав капитан, может, и не прав! Нам сейчас во всех направлениях рыть надо. Пока “федералы” нас не опередили. Сейчас все по домам и спать. Водку не пить, эротические фильмы до утра не смотреть. Завтра утром всем собраться в моем кабинете. Есть вопросы?

Вопросов ни у кого не было.

— Подожди, — попросил Потапов водителя Пашу, — давай в больницу заедем.

“Мерседес” несолидно перескочил из правого ряда в левый, выровнялся и набрал скорость. Шел дождь, и машин было мало.

Навещать Марусю не было никакого смысла. Вряд ли она уже пришла в себя. А если и пришла, что он ей скажет?

Я очень рад, что ты попалась какому-то ублюдку вместо меня? Я очень рад, что он не убил тебя? Вот я тебе лютиков привез, потому что очень благодарен?..

Ерунда какая-то.

Охрана теперь сопровождала его повсюду, и не было никакой надежды на то, что в ближайшее время ему удастся сплавить их в “Макдоналдс” или еще куда-нибудь. Странно, но он не боялся.

Митя Потапов, первый трус, почему-то не боялся убийцы, который один раз уже попробовал до него добраться. Он был совершенно уверен, что это ерунда. Ошибка. В него никто не стрелял.

И все-таки стрелял.

Почему? Зачем?

Тогда настырному милицейскому капитану он сказал чистую правду — ни у кого не было повода его убивать. Он не контролирует нефтяные и никелевые потоки, не приватизирует заводы, не качает газ. Он занимается своим делом, и занимается неплохо, потому что “наверху” все довольны. Он принимает огонь на себя, в случае необходимости изображает то идиота, то недотепу, то бюрократа — смотря в какой момент что требуется.

Снимает и назначает чиновников. Прикрикивает на разгулявшихся медиамагнатов, которые в гробу его видали, но тоже в зависимости от ситуации иногда делают вид, что его боятся. Лицензирует деятельность издательств. Присутствует на крупных мероприятиях, как отечественного, так и зарубежного разлива. Бесится, если не находит свою фамилию в очередном списке “сопровождающих лиц”. Делает все для того, чтобы фамилия оказалась там, где нужно.

Отстаивает интересы “своих” и прижимает “чужих”. Регулирует рекламу, вернее, не столько рекламу, сколько рекламные денежки. У него это получается виртуозно. Недавно в большом аналитическом обзоре “Коммерсанта” он прочитал про себя, что он, Потапов, — серый кардинал. “Новый Суслов”, так называлась статья.

Статья его разозлила. Упоминались, как водится, Испания, “Мерседес”, дача на Николиной Горе и даже Зоя — чудо из чудес. Ссылались на какие-то телефонные переговоры, на президентское окружение, на “семью”, на все на свете.

Зое статья польстила. Ей нравилось думать, что Потапов именно такой, как написано в статье. Она была его любовницей три последних года и понятия не имела о том, что Потапов просто оказался однажды в нужном месте в нужное время, только и всего.

Он трус. Он боится толпы, скандалов, хамства и одиночества. Он сделал карьеру просто потому, что с детства мечтал ее сделать. Ему очень хотелось сделать карьеру, чтобы родители могли им гордиться. Чтобы мама показывала на работе газету и говорила со скромной гордостью: “Митька у нас молодец”.

Когда Потапов придумал эту газету, ему было лет тринадцать. Он отчетливо увидел ее, по-газетному вкусно пахнущую, солидную и скромную, и статью про себя — в середине. И увидел мамино ликование и сдержанную радость отца, и понял, что в этом нет ничего невозможного.

Почему нет?

Тогда газеты писали про всяких молодых специалистов и операторов машинного доения, так почему они не могут написать про Дмитрия Потапова?

Решение было принято.

С тех самых пор, с тринадцати лет, вся его жизнь была подчинена только карьере. Он стал учиться как бешеный и через год вышел в отличники, но этого было мало. Для карьеры, которую он задумал, нужна была медаль и необыкновенной красоты характеристика. В агитаторы, горланы и главари он не годился, поэтому пробрался в школьный, а потом и в районный комитет комсомола скромненько, по задворкам. Но, пробравшись, извлек из этих самых комитетов массу выгоды.

В университет он сдавал только один экзамен — медаль давала такие преимущества, — и сдал его блестяще.

Дальше все было легко.

Митя Потапов боялся и не любил людей и, может быть, поэтому научился хорошо разбираться в них. Он всегда оказывался рядом с сильными, причем именно с теми, от которых зависела его следующая карьерная ступенька. На некоторые ступени он вскакивал легко, с первого раза, на другие лез долго и упорно, срываясь, цепляясь кровоточащими от напряжения пальцами. Когда очередной “Титаник” начинал утопать, Митя, как правило, наблюдал с берега или первым оказывался в спасательной шлюпке. Ни один из тех самых “сильных”, кубарем скатываясь сверху в самый низ, ни разу не прихватил Потапова с собой. Он играл осторожно, умело, не спеша и — самое главное — за всех сразу.