От неожиданной неловкости Добровольский уронил зажигалку, наклонился и стал ее искать. Дружелюбная Люсинда кинулась ему помогать, и они довольно быстро ее нашли, и Добровольский опять уронил — ну, невозможно, когда на тебя смотрят столько женщин сразу!

Зажигалка поскакала по ступеням, дама в шали посторонилась. Добровольский ринулся и нагнал зажигалку, но еще долго ползал по полу, все не мог подобрать.

— Молодой человек! — строго сказала та, что в шали, когда он подполз слишком уж близко. — Что это вы там делаете?!

Зажав дурацкую зажигалку в руке, он выпрямился.

— Прошу прошения, — пробормотал Павел и показал свой трофей. — Зажигалка упала.

— Господи, — громким шепотом спросила Люсинда, — это что ж такое творится? Это как же оно так получается, а?!

— Недаром карты беду предсказывали, — сказала дебелая женщина и поправила свой тюрбан. — И, главное, я смотрю и никак в толк не возьму, кому беду-то? Гадала клиентке одной, и беда выпала, но не ей! А оно вон как вышло!..

— Липа, — сказал издерганный молодой человек и странным, умоляющим жестом прижал к себе портфель поплотнее, как младенца. — Липа, я должен ехать!

— Олежка, ты же видишь, что тут творится!..

— Вижу, — согласился Олежка, и лицо у него сморщилось, стало совсем детским. — Но я-то ничего не видел! Ничего!.. Я должен ехать!

Олимпиада Владимировна пожала плечами:

— Ну, уезжай.

— Так они же меня не отпустят!

— Похоже, нет.

— Ну, скажи им, чтобы они меня отпустили. Липа!

— Я?! — поразилась бедная Олимпиада Владимировна. — Я должна сказать?!

— Ну, хотите, я скажу, — внезапно предложил Добровольский.

— А вы-то тут при чем?!

— Какая разница, кто скажет? Все равно полиция никого не отпустит, это совершенно очевидно!..

По лестнице на площадку второго этажа поднималась Парамонова, а за ней трюхала вертлявая старушка. Парамонова качалась из стороны в сторону, как будто тянула тяжелую баржу, а старушка подпрыгивала и старалась рассмотреть, что происходит на площадке.

В это время на третьем этаже вдруг хлопнула дверь — все замерли и подняли головы, — заскрипели ступеньки, на стену упала длинная тень и показались кеды на белой резиновой подошве, потом вытянутый и побелевший от многочисленных стирок некогда синий свитерок, на который опускалась монументальная борода.

— Я пришел сказать, — сказал обладатель бороды замогильным голосом и поднял вверх правую руку. — Я пришел сказать вам: случилось то, что должно было случиться!

Олимпиада от растерянности посмотрела почему-то на Добровольского, Люсинда прыснула со смеху, бабки переглянулись, а Парамонова вдруг перестала раскачиваться, схватилась за перила и прошипела:

— Ах ты, сучок болотный! Сидишь себе в норе, носа не кажешь, да?! Случилось, что должно! Да ты же его небось сам и подтолкнул! Ты хде был все это время?! Ты хде был, когда мово мужа с крыши кидали?! Бомж проклятый, писатель он, видали мы таких писателей!

И она бросилась вперед и вцепилась ему в бороду так, что Жорж Данс зашатался и упал. Вдвоем с Парамоновой они покатились по ступенькам, сбили с ног гадалку Любу, которая только охнула и села на них верхом.

Парамонова выла и молотила кулаками куда ни попадя, Жорж выворачивался и кричал, и все про то, что он точно знал, что так и будет, где-то лаяла собака, Люсинда хохотала во все горло, истерзанный молодой человек с портфелем стонал, а Олимпиада кричала:

— Остановитесь! Остановитесь же! — И, кажется, в воздухе над ними реяли клочья вырванной бороды.

Добровольский, наблюдавший за заварухой с неподдельным интересом, глянул на Олимпиаду, подошел к куча-мала поближе, примерился и двумя руками поднял с пола тетку в халате. Поднял и отставил ее к стене. Посмотрел еще и выдернул бородатого пророка, изрядно ощипанного, но не побежденного. Парамоновой же, которая все порывалась дотянуться и вцепиться в пророка, он громко сказал:

— Брейк! — И взяв под мышки, отволок ее к противоположной стене.

— Ну, доберусь я до тебя, попомнишь меня тогда, гад ползучий! И никакая ментура мне не указ! Я, может, сегодня кормильца потеряла, кто мне пенсион будет выдавать?! Ты, что ли, убивец?!

Некоторое время все молчали, а потом по лестнице поднялся старший лейтенант. Вид у него был усталый.

— Нет на нем никаких проводов, — негромко сообщил он Добровольскому. Почему-то все нынче обращались только к нему. — Если б вы знали, как вы меня все достали!.. А это кто такой?!

Все соседи разом повернулись, и Добровольский повернулся тоже, и оказалось, что у стены рядом с тяжело дышавшей и хватавшейся за сердце гадалкой Любой стоит гладкий розовый мужчина в небольших очочках. Он был в светлом плаще, в одной руке держал портфель, а в другой шляпу и вид имел довольно растерянный.