Ее, случаем, не Солев дрессировал? Тот тоже надеялся на мою смекалку и трудолюбие и никогда не помогал задаром.

–  И вообще - деньги всего лишь приятный довесок, - продолжала она, встав на задние лапы.
– Мне куда важнее знать, что на свете есть люди, с которых я в любой момент могу потребовать услугу. И они не посмеют отказать. У тебя такие имеются? То-то, же! А сейчас нам заговорщика поймать надо. Все для твоего блага делаю, заметь. А заработок… Что ж не подзаработать, раз повод подвернулся?

–  И много у тебя таких нужных людей?
– разозлился я.

–  Секрет, - во всю пасть зевнула горгулья, дохнув на меня чесноком, и удалилась в свою комнату.

Такими темпами меня скоро на коврик под дверью выселят. Недаром ее всей резиденцией Ордена Путей провожали, когда я за сертификатом соответствия заявился, и очень настойчиво желали "счастливого пути".

Можно было, конечно, вынашивать планы мести, придумывать мелкие подлости крылатой нахалке, но усталость взяла свое. Я растянулся на кровати и стал думать. О Виресе. И на губах у меня застыла счастливая улыбка.

Слепящие глаза рекламы с раннего утра заманивали жителей Манеиса на турнир бардов. Перед прохожими разворачивались огненные письмена, настоятельно обещавшие " чудесные песни о дружбе и любви, о подвигах и предательствах, о краях дальних и небывалых ", а так же " море пива и всякой вкусной закуски ".

Само состязание решено было перенести за город, ибо на городских площадях все желающие не поместились. Обрадованный удачной поимкой заговорщиков князь лично соблаговолил почтить присутствием столь необычное мероприятие.

На возведенной за ночь сцене (дощатой, но зачарованной под гранитную) играл городской оркестр, веселя народ до начала состязания. Пространство "зрительного зала" огораживал деревянный забор, достаточно высокий, чтобы через него нельзя было просто так перепрыгнуть.

Уверенный в успехе Тирель прогуливался вдоль торговых рядов с огромной кружкой пива. Мы с Нюкой и Виресой караулили барда у ворот, тщательно осматривая каждого входящего в них.

–  Не он… И не этот, - чересчур безразличным голосом сообщала нам Виреса.
– Ретель высокий, голубоглазый блондин, с ямочкой на подбородке.

В ее голосе промелькнули нежные нотки. Чародейка в который раз повторяла нам его "особые приметы", словно себя убеждая: "Ну, зачем мне страдать по этому светловолосому и голубоглазому?" Правильно, милая, незачем. У тебя теперь я есть, пусть ты этого пока не знаешь.

К нам подошел Малыш Мирол, помял в лапищах Вирескину ладошку.

–  Караулите?
– хмыкнул он.
– Ньего с утра молнии метал. Почему вы его сразу не предупредили о своей задумке?

Мы промолчали. Пусть гадает о причинах скрытности. В случае чего предъявим начальству главную виновницу. Вон расправляет серебристые крылья на заборе, красуется.

–  А Келистен что-нибудь сказал?
– вдруг спросила Виреса.

–  Как же, промолчишь тут! Он назвал еще двоих Ретелевых помощников. Те еще троих… Мы их уже всех поймали, кроме треклятого барда. Так, мелочью оказались. Следили, записки носили.

Малыш повернулся ко мне.

–  К Дириину Бласу в тюрьму наведывалась некая особа с темным прошлым. Бией кличут. Не слыхал про такую?

Ого, вы мою беглую невесту поймали, облегчили работу, коллеги.

–  Где она?

–  Ньего выразил желание с ней побеседовать. Не грусти, свидитесь еще, - он окинул взглядом людей, толпящихся возле прилавка с разливным пивом и поделился впечатлением.
– Хорошо тут! Думаю, ваш Ретель ничего не заподозрит. В "Паломнике" уверены - художника поколотил муж одной из клиенток за чересчур бесстыжий портрет, а сам Келистен, якобы, сейчас отсиживается в тихом углу, синяки залечивает. Остальных мы "отправили" отдыхать за город. Не подкопаешься.

–  А если он внешность изменил?
– предположил я.
– К чародею знающему обратился или к цирюльнику?

–  Вон он!
– привстав на цыпочки, прошептала Виреса и отвернулась.

Мы не сразу поняли, кто в толпе есть искомый бард, пока Нюка с забора не указала на свежевыбритую лысину молодого человека с черной повязкой на глазу.

Портрет, кисти нашего пленного художника, и описания практикантки совпадали. Те же правильные дуги бровей, курносый нос, крупный подбородок с ямочкой, прижатые к голове аккуратные уши…

–  Какой красавчик!
– поддразнивая Виресу, томно вздохнула Нюка.

Подчиняясь моему сигналу, к Ретелю устремились Охотники. Но хитрющий бард, пораженный до глубины души таким неожиданным приемом, ринулся сквозь толпу. Не к экипажной стоянке, как мы планировали, а внутрь огороженной площадки. Орудуя как веслом звенящей от негодования десятиструнной дофрой, он проплыл по людской реке и, перепрыгивая через длинные скамьи, ринулся к сцене.

Что он задумал? Спеть, не смотря ни на что? И отчего моя горгулья, способная напасть на барде с воздуха, не спешит этого делать?