Троицкий также устроил визит Башлачёва к Андрею Вознесенскому. Артемий рассказывает: «С Вознесенским мы

187 Поэт-песенник, народный артист России (2003).

188 Из книги А. Белякова «Алка, Аллочка, Алла Борисовна» (М.: Вагриус, 1997).

были уже знакомы какое-то время, но, естественно, я не могу сказать, что мы дружили. Я в свое время познакомил его с Гребенщиковым, и Боря Вознесенскому очень понравился. После этого я стал Андрея Андреевича как-то приобщать к достижениям нашей подпольной рок-поэзии. Мы с Башлачёвым поехали вдвоем на электричке к нему в Переделкино. Было очень холодно, то есть была классическая русская зимняя ночь. Морозец, я думаю, градусов пятнадцать, не меньше. Собственно говоря, я у Вознесенского тогда уже пару раз бывал и знал, как идти от электрички до его дачи. Мы к нему приехали. Андрей Андреевич был один. Он угостил нас чаем, также предлагал, по-моему, вкусные западные напитки типа виски, коньяка. Но мы особо не увлеклись этим делом. Сашка стал ему петь песни, Вознесенский это все очень внимательно слушал, иногда делал какие-то замечания, где-то издавал одобрительные возгласы. Но концерт, по-моему, не закончился, потому что в какой-то момент, я сейчас точно уже не помню, Сашка поставил гитару к стене, и эта гитара упала и разбилась, у нее отломался гриф. Концерт продолжать было невозможно. Поэтому мы у Андрея Андреевича еще посидели и ушли. Вознесенский подарил Башлачёву книгу своих стихов. Дарственную надпись я запомнил: „Пусть никто не топчет ваше небо". Надо сказать, что этот визит для Башлачёва тоже был очень важен. Хотя встреча его скорее разочаровала, и не столько потому, что сломалась гитара, сколько потому, что, в общем, душевного разговора не получилось с Андреем Андреевичем. И потом уже, чтобы Сашка не слышал, я Вознесенскому позвонил и спросил: „Ну, как? " Вознесенский дал такую кисло-сладкую оценку. Он сказал, что да, очень талантливый парень, есть потрясающие метафоры, очень интересные тексты, но при этом Вознесенский сказал: „Он не совсем в моем вкусе. Слишком много в нем всего такого русского-народного, фольклорного, мне это не очень близко. Гребенщиков — тот парень, которого ты ко мне раньше приводил, — мне все-таки ближе"».

15 января состоялся четвертый концерт Башлачёва у Артемия Троицкого. Его записывал Борис Переверзев189. Четыре песни с этого концерта изданы на альбоме «Башлачёв VI» (треки 3—6).

18 января Александр Агеев записывал Башлачёва у себя на домашней студии. Запись производилась на бытовой магнитофон «Pioneer 909», а потом издавалась на множестве альбомов: «Лихо», «Башлачёв IV» (треки 12,13), «Башлачёв V» (треки 1—3). Вспоминает Александр Агеев: «Он позвонил и сказал, что он готов. Я достал определенную аппаратуру, мне помог Саша Катамахин190, дал мне пульт, микрофоны... Вроде мы договорились встретиться днем, часов в двенадцать. Час проходит — нету человека. Я стою у окна и вижу, что из соседнего подъезда выносят две табуретки. Поставили. Вынесли гроб. Поставили его на эти табуретки. И тут Башлачёв из-за угла выходит — не один, с девушкой был. Я машу из окна, а Башлачёв идет с цветами. Какой-то веник, а на нем синенькие цветочки. Подходит, спросил у женщины: „Можно я цветы на гроб возложу? " Она говорит: „Ну, возложи". Он пришел с этой девушкой. Говорит: „У вас покойник... Это хорошо". Чего хорошо?! А у него было какое- то предчувствие хорошее. Он развеселился... Пульт я только включил — дым. Он сгорел... Я тут же набираю номер Игоря Васильева, хотя знаю, что к нему приехали Терри191 и Задерий писать какую-то их очередную шарагу. Звоню. Говорю: „Васильев, вот такая незадача". Он говорит: „Да бери у меня

Одноклассник Артемия Троицкого, сын известного джазового критика Леонида Переверзева. Звукорежиссер.

Звукорежиссер и директор группы «Машина Времени».

Людмила Колот — ленинградская джазовая гитаристка и певица. Работала, в частности, вместе с Андреем Пановым, Алексеем Вишней, Святославом Задерием, Сергеем Жариковым. В девяностые годы эмигрировала в США, где занималась музыкой под псевдонимом Брет Даймонд. Одно время состояла в оркестре Гленна Миллера. Умерла в 2011 году.

пульт". Я ему: „А ты же вроде пишешь? " Он отвечает: „За- дерий вроде собирается пить и писать ничего не будет, по- моему". Я говорю: „Хорошо". И мне Васильев вдруг говорит: „А еще и магнитофон возьми, я тебе «Pioneer» дам". Думаю: как взять-то? Сейчас вызову такси. Подхожу к телефону, говорю Башлачёву: „Иди попей чайку, сейчас все организуем". От меня до Васильева ехать пять минут — пешком десять. Только трубку хотел поднять, звонит мой друг: „Я к тебе еду". А он на машине. Приезжает. Я говорю: „Вот тебе адрес, поезжай, забери пульт и магнитофон". Ехать — четыре минуты. Поехал. Мы сидим, пьем чай. Проходит час, его нету. Я звоню Васильеву, спрашиваю: „Ты что, передумал?" — „Нет, не передумал. Твой человек не приезжал"... И еще через полчаса приезжает мой друг. Оказывается, он отъехал от дома на двадцать пять метров и у него отвалилось колесо... Я тут уже, честно говоря, стал сомневаться, что запись состоится... Сначала мы опять все включили, все у нас заработало, и только он начал петь, сразу начались бесконечные телефонные звонки. Я телефон сразу вырубил. Только я вырубил телефон, начались звонки в дверь. Первый, кто появился, был Задерий. Он ввалился и говорит: „Мне нужен орган. Я все- таки вечером буду что-то писать". Я говорю: „Хорошо. Вот у меня есть друг, он работает музыкантом в ресторане, он тебе сейчас все организует". Написал ему какую-то записку, и он уехал. Опять звонки в дверь: капуста, картошка, сахар. Я говорю: „Мне ничего не нужно". Такого никогда не было! Запись при этом делать нельзя. И последней каплей был очередной звонок, я открываю: стоит старушка, очень подозрительная, с маленьким мальчиком. Типа старушка и внучок. И вид у них такой странный был, все замотано платком, как будто из древней истории, ходоки, беженцы. Я на ноги не посмотрел, но у меня возникло такое ощущение, что они были в лаптях. Они хлеба попросили. Я вынес хлеба. После этого я просто оторвал провод, чтобы никто больше не зво-

нил. Запер дверь, и все. И вот туг... А уже поздно было, уже стемнело, часов пять-шесть. Снова сели. Он сидел напротив окна. Говорит: „Мне мешают огни". На улице уже огни зажглись. Мы задернули шторы... У меня была маленькая икона Николая Угодника, мы ее на стойку привесили. Поставили свечку под ноги, получился такой круг света, и он сидит. Я закрылся крышкой от пульта, чтобы он меня даже не видел, и чтобы лампочки ему не светили. Была полная темнота. Договорились, что он говорит: „Готов". Его еще раздражал щелчок. Приходилось придерживать кнопку, чтобы этот щелчок не был слышен. После каждой песни он немножко отдыхал, настраивался, чтобы петь следующую. Не говорил никаких слов, ничего. Мы так договорились. Если ошибается, мы все равно дописываем до конца, не останавливаем, а потом решаем вопрос. Корректируем. Правда, он говорил: „Давай сотрем дубли". Больше всего дублей мы сделали на песню „Перекур", потому что он все время хотел ее замедлять, чтобы она получилась вообще воздушная. Песня сама по себе не очень длинная, но она должна была длиться бесконечность, чтобы исчезло время. Поэтому мы сделали побольше дублей. Надо писать „Ванюшу". Он ходил-ходил, говорит: „Для «Ванюши» мне надо сосредоточиться". Я говорю:,Давай, сколько угодно. Не будем писать «Петербургскую свадьбу», еще что-то, если ты не хочешь. А «Ванюшу» надо!" Он ходил- ходил и вдруг говорит: „У меня в Свердловске умирает сын". Я в шоке. Молчу. А что тут скажешь?! Я просто оторопел. Он говорит: „Можно я туда позвоню, в больницу?" Он набирает. Я вообще думал, что это абсолютно невозможно — дозвониться в Свердловск вечером в субботу. Он дозвонился. Разговаривает с какой-то женщиной, спрашивает: „Как вы? Я вот сейчас свои песни записываю..." Что-то она ему отвечает. Все, попрощался и говорит: „Вот теперь «Ванюшу» я исполню". И мы записали с первого дубля. Я говорю: „Второй раз «Ванюшу» не будем писать". Уже как-то устали мы оба. Сколь-

ко времени прошло... Свечка догорела. Сидим в темноте. Я спрашиваю: „Еще что-нибудь записывать будем?" Он говорит: „Наверное, нет". „Ты будешь что-то слушать?" „Нет". Включаю свет. Смотрю: какая-то лужа. Думаю — воск. Вся гитара в крови, пальцы в крови, стерты просто. Я притащил такой моток лейкопластыря, завязал ему пальцы. Потом мы еще немного посидели и поехали в гости к моему другу на „Чертановскую"... У него был день рождения. Мы приехали туда очень поздно, часов в одиннадцать. Он грузин, Гиви, - чача, вино, все такое. Но мы в этот день ничего не ели, не пили... Я потом оттуда уехал, потому что устал очень, а Саша остался... Там были и американцы, он и с ними пообщался, даже с теми, кто вообще русский язык не знал. И всем он пришелся по сердцу, всем... Я им сказал, что он играть не должен. Вы его поселите, накормите и все такое. Но он размотал пальцы и что-то им играл... по собственной воле... Но что было на следующий день — никто не помнит. Это просто какая-то штука, которая стирает все из башки. Я не знаю, почему это произошло. Там человек пятнадцать было, и никто ничего не помнит. И я, когда пришел на „Мелодию" издавать пластинку, почему-то написал, что все это было 20 января, хотя это было 18-го. Тут полностью провал... Еще очень интересный момент: у меня мама спала в соседней комнате все время, что мы записывали, я даже про нее забыл. На другой день утром она мне говорит: „Ты такую хорошую музыку заводил вчера. Что это такое было?" Я говорю: „Это парень был с гитарой, он пел". „Да нет, — говорит, — это было как церковный хор"... Башлачёв позвонил как-то по телефону: „Ну, что там с записью?" Я говорю: „Вот, на три цикла. «Время колокольчиков», «Посошок», «Складень». Названия тебе подходят? " Он говорит: „Да, хорошие названия". И тут же, наверно, забыл... Всего было записано двадцать четыре песни, но в этом наборе из трех частей их двадцать семь, с повторами».

19 января состоялся концерт Александра в редакции «Литературной газеты» в Москве. Артемий Троицкий рассказывает: «Я думаю, что этот концерт мы сделали вместе, кажется, с Юрой Гладильщиковым192, который в этой газете тогда работал. Концерт прошел в небольшом актовом зале редакции — это на Чистых прудах. Было много и литературных критиков, и писателей...» Леонид Парфёнов вспоминает: «Я был на этом концерте. Там была, кстати, Людмила Гурченко193, которой очень понравилось. Я сидел возле нее и поглядывал. Она потом пошла отдельно поговорить с Сашей, поддержать дарование».

22 января Башлачёв выступил в Театре на Таганке в рамках серии акустических концертов для актеров, работавших над спектаклем Анатолия Васильева194 «Серсо». Рассказывает Артемий Троицкий: «Концерт был устроен с моей подачи, но организатором был Толя Васильев... Я думаю что, скорее всего у Васильева была задача сделать с Башлачёвым какую- то новую постановку. Он просто очень проникся его творчеством. И поскольку в то время он близко сотрудничал с Театром на Таганке, взял и устроил этот самый концерт... И опять же, я помню, для меня это было очень важно, — я договорился, чтобы была сделана профессиональная запись в их радиорубке». Запись производил Андрей Зачёсов195, она была издана как альбом «Александр Башлачёв. Таганский

Московский журналист, кинокритик. В период с 1986 по 1991 год был заведующим отделом искусств в «Литературной газете».

Актриса театра и кино, певица. Народная артистка СССР (1983), лауреат Государственной премии имени братьев Васильевых (1976) и Государственной премии Российской Федерации (1994). Умерла в 2011 году.

194 Театральный режиссер, педагог, заслуженный деятель искусств России (1993), с 1987 по 2006 год — художественный руководитель московского театра «Школа драматического искусства».