— Мила, ты что?

— Ничего. — Она взялась за лоб, очень холодный и влажный, и некоторое время посидела так, с рукой, прижатой ко лбу. — Но, если хочешь знать, я на самом деле очень рада, что его убили. И давай больше не будем говорить об этом.

Давай больше не будем говорить об этом. Эта фраза, как будто из кино, словно сказанная кем-то чужим, окончательно перепугала Леру. Она слишком хорошо знала свою подругу, чтобы просто «перестать говорить об этом».

Я знаю гораздо больше, чем могу сказать, вот как Лера поняла эту фразу.

Я знаю очень много, но ничего тебе не скажу, вот как поняла свою подругу главный редактор самой популярной в России газеты.

Тут в дверь номера постучали, и Лера пошла открывать, а Мелисса опять улеглась на подушки и по уши натянула плед.

— Лера, извините меня, пожалуйста, за вторжение.

— Проходи, Рома, не стесняйся. Правда, у нас тут больные и раненые, но это не страшно. Они все одеты.

Роман Полянский вошел в просторную комнату, осененную золотым сиянием близкого Исаакия, и неловко замер, увидев лежащую на кровати знаменитую писательницу.

— Здравствуйте.

Писательница выглянула из-под пледа:

— Прошу прощения, я не в форме, — слабым голосом умирающей вымолвила она, но вдруг, словно заинтересовавшись, приподнялась на локте и посмотрела пристально. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Вежливая наша, — пробормотала Лера из-за спины Полянского. — Ложись, не вскакивай! Что случилось, Роман?

— Мне только что позвонили из «России Правой», — тихо и быстро начал Полянский, но остановился, взглянув на Мелиссу, которая смотрела во все глаза и слушала во все уши. — Наверное, нам надо обсудить это наедине.

— Наедине?

— Лера, у нас проблемы.

У Полянского было такое лицо, что Лера моментально поняла — что-то на самом деле случилось, серьезное, важное, и это изменит всю ее жизнь.

— Лера, может быть, нам лучше спуститься вниз?

Любанова покосилась на подругу, у которой теперь из пледа торчал только измученный красный нос.

— Хорошо, сейчас. Иди, Роман, я тебя догоню.

Она проводила его до двери, вернулась и еще постояла над красным шерстяньм холмом, который длинно и тяжко вздыхал.

— Я сейчас поговорю с Романом, закажу тебе чай, виски, лимон и мед. Ты все это у меня на глазах выпьешь и сожрешь, — сердясь, сказала она. — Потом я позвоню твоему продюсеру и скажу, что все съемки отменяются. Потом позвоню Ваське и велю, чтобы он встречал нас в Шереметьево, я забираю тебя с собой в Москву. И не смей мне возражать! — прикрикнула она, потому что холмик протестующе завозился.

После некоторого молчания знаменитая писательница Мелисса Синеокова сказала отчетливо:

— Я так рада, что эта скотина сдохла! Ты даже не можешь себе представить.

Потом она резко села и посмотрела на Леру измученными красными глазами:

— А вот этот человек, который только что заходил, все время был рядом с тобой?

— В каком смысле?

— Ну, когда стреляли, он точно сидел рядом с тобой?

Лера засмеялась:

— Ну да. Мы прилетели из Москвы на одном самолете, приехали в гостиницу на одной машине, потом все время просидели за одним столом. А что такое?

Мелисса помолчала.

— Ничего. Но если бы он не сидел с тобой за одним столом, я могла бы поклясться, что это именно тот человек, который пробежал мимо меня после выстрела. В сторону Вознесенского проспекта.

— Этого не может быть.

— Я знаю, — печально сказала Мелисса, — но что я могу поделать, если так оно и есть?

Со ступеней Исаакиевского собора был отлично виден круглый скверик, обтянутый по периметру полосатыми лентами, которые трепетали на ветру. Не слишком густая толпа стояла вокруг, и все время подъезжали и уезжали машины.

Константинов прошел металлическое заграждение, поднялся на ступеньки и еще раз посмотрел туда.

У него было довольно много времени, которое необходимо на что-то употребить, и он решил употребить его на собор, единственное место, которое помнилось ему из того Ленинграда, в который он приезжал еще мальчишкой.

Тогда собор показался ему не просто большим, а громадным, как небо. Почему именно как небо, он не знал, но оттуда, с сумрачных небес, прямо на него спускалась огромная палка, увенчанная начищенным медным диском, и отец объяснял, что это маятник Фуко и он показывает вращение земли.

Маленький Саша не понял, как маятник показывает это самое вращение, но ему представлялось, что земля вращается как раз вокруг этого маятника с начищенным медным диском.

Нынче в соборе не было маятника, но огромность собора взрослому Константинову показалась еще более ошеломляющей. Он не слушал экскурсовода — в собор пускали только «с экскурсией». — он стоял, задрав голову вверх, к каменным прохладным небесам, и думал о своем.