– - Что вы здесь делаете, госпожа Боско?

Больше всего Фэй не мог терпеть, когда посторонние лезли в дела его подопечных и методы его работы. Но на этот раз он постарался сдержаться и сухо улыбнулся, изо всех сил стараясь не выдать кипевшую внутри ярость.

Уголки темных губ Диа чуть изогнулись в ответ. Она подошла чуть ближе; тепло ее пальцев накрыло его ладонь, а вокруг разнесся аромат жасмина.

– - Зашла проведать, как продвигается ваша работа над господином Айвори. Он - особенный клиент и требует бережного обращения.

– - Обычно руководство не вмешивается в мои дела.

– - Обычно подчиненные не лезут в личные досье руководства,-- парировала Диа все тем же бархатным голосом.-- Мне стало известно, что в моих данных копались.

Кристиан почувствовал, как улыбка сползает с его лица.

– - Неважно, кто из вас это сделал: ты или твой напарник. Просто запомни: со мной связываться опасно.-- Она приблизила лицо, и ухо Фэя обдал жаркий шепот. Запах жасмина усилился.-- Очень опасно. Не суй нос в мою личную жизнь.

Юноша вскинул бровь. Он и не заметил, когда они успели перейти на "ты".

– - А ты не смей являться в разгар моего общения с клиентом,-- тихо проговорил он, и Диа резко отстранилась. На ее фарфоровом лице отразилось крайнее изумление.

– - Я - твое начальство, Фэй!

– - Начальству не стоит лезть в ход работы, это может отрицательно сказаться на ее результате.-- Кристиан выдернул свою ладонь из-под пальцев Диа.-- Может, мне стоит навестить твое семейство в Фьордалле? Говорят, у них шикарный особняк на холме, с видом на город.

– - Только посмей!
– - прошипела она.-- Сразу вылетишь с работы, это я тебе обещаю!

Кристиан торжествующе усмехнулся. Он подошел к выходу и распахнул дверь.

– - Прошу, мисс Боско. У меня еще много дел.

Айвори вернулся домой к вечеру, утомленный рутинной суетой. Дождь прекратился, и в саду разлилась сумеречная благодать со стрекотом цикад. Романтик вдохнул бы влажный воздух полной грудью и с упоением вслушался в далекий шум прибоя. Курильщик зажег бы сигарету и выпускал кольца дыма в стремительно темнеющее небо. Но Левиафан Айвори не был ни романтиком, ни курильщиком, и потому не мешкал на пороге.

Он включил свет и лишь после закрыл дверь. Лампы с потрескиванием разгорелись, тьма отступила, и из ее пелены вынырнули строгие лица портретов. Казалось, все они меряют владельца их родного дома оценивающим взглядом, смотрят с укором, возмущенные его вторжением. "Раньше здесь жили наши потомки и их семьи,- говорил их тихий хор в его голове,- по этажам бегали дети, а теперь тут лишь одинокий стареющий неврастеник, боящийся даже завести прислугу. Бесплодный червь, занявший больше места, чем ему положено по праву рождения".

Айвори рывком расстегнул пальто, так, что одна пуговица отлетела и покатилась по полу. Потому он и не любил людей. В их присутствии голоса в голове не шептали - орали, надсаживая воображаемые глотки. Одиночество, наоборот, приводило мысли в должный порядок, заключало Айвори в кокон спокойствия и умиротворенности.

Набросив пальто на вешалку, он склонился к полу и коснулся закатившейся под комод пуговицы.

Тихое потрескивание, похожее на быстрое клацанье коготков, заставило Айвори замереть.

Словно против воли, он поднял голову, вздрогнул и с размаха сел на пол.

На последнем пролете лестницы, в пятне света между резными колоннами балюстрады мелькнула масляная черная тень. На краткое мгновение она затмила проход и скрылась в глубинах второго этажа. Потрескивание стихло, и особняк погрузился в мертвую, давящую на уши тишину.

Левиафан Айвори продолжал сидеть, хватая воздух раскрытым ртом. Безразличные лица чужих предков продолжали взирать на него с портретов.

Пир во время чумы

Ночь Зимнего Солнцестояния разгоралась. Люди праздновали ее наступление еще в пещерах, где плясали, облаченные в грубые шкуры, а вьюга снаружи подпевала им. В ту ночь тени смерти показывали свои истинные лица, бродили меж заснеженных барханов и кустов, выглядывали из-под туманного лесного покрова. Одетые в паутину из грез, они крались и звали за собой неосторожных путников, а по небу в окружении свиты демонов скакала белая фурия на морозно-белом коне. При виде нее гномы закрывали утопающие в свете факелов пещеры, оборотни выли на луну, нимфы Фьордаллских лесов запевали тревожные песни, и даже тролли чуяли неладное и не высовывали носы дальше собственных укрытий.