Шрифт:
Казалось бы, я легко отдам свою жизнь. А вот умирать мне не хочется. Все еще жду чего-то. Но тут надо быть справедливой — я бываю не эгоистична. Когда тут мне было плохо — я больше всего испугалась мысли, что вот Игорь проснется, а я — мертвая. Я собрала всю свою волю и сказала себе: «Нет! Не может быть так!» А Мамочка и Папа-Коля? Разве бы они пережили меня?
Вот, значит, и надо жить. Значит — я еще кому-то нужна.
9 июля 1933. Воскресенье
Никто из нас, кто видел меня сегодня, не мог бы подумать, что я могу писать такие мрачные вещи, как прошлый раз. Я более чем весела сегодня. Еще вчера поздно вечером приехал Юрий. С утра, значит, вместе. А мы уже отдохнули друг от друга, и быть вместе нам теперь приятно. Потом пришли Тверетиновы [278] , мы с Сарой ходили в купальных костюмах, я только красную юбчонку сшила и нацепила. За обедом пила водку, пила с Сарой на брудершафт, взвинтила себя, вообще было весело. А если весело, значит, уже неплохо.
278
Пришли Тверетиновы — Юрия Софиева и Александра Тверетинова связывала многолетняя работа в Союзе возвращения на родину. Ю.Софиев писал: «Французская полиция собиралась арестовать его, обвиняя в советской пропаганде. Он исчез. Осталась жить в Париже, скрываясь, Сара Тверетинова […] и в 1946 г. приходила к нам в “Советский Патриот” в форме старшего лейтенанта медицинской службы Советской армии» (Софиев Ю. Разрозненные страницы, с. 77).
День был великолепный. Такая осень, такие четкие и рельефные дома, совсем билибинские тона [279] .
10 июля 1933. Понедельник
Когда Игоря обижают или бывают к нему несправедливы, я, кажется, готова бываю плакать (а иногда и плачу). За обедом Бор<ис> Аф<анасьевич> несколько раз делал ему замечания, видимо, из желания помочь мне (однажды он спросил меня, не имею ли я что-то против. Я ответила: нет, хотя и не совсем искренно), и несколько раз был к нему несправедлив.
279
Совсем билибинские тона — Художник И.Я.Билибин создал особый, «билибинский» стиль, в основе которого — стилизация элементов народного декоративно-прикладного и древнерусского искусства. В рисунки вплетены мотивы сказок, былин; тона рисунков — густые и насыщенные, но мягкие и теплые — находятся в полной гармонии с их содержанием. Ю.Софиев, приятельствующий с художником, вспоминает, что тот называл себя «попиком», бескорыстным «священнослужителем искусства». Он также помнит одну из многочисленных книжек с иллюстрациями Билибина (возможно, из детской библиотеки своего сына Игоря): Roche-Mazon J. Contes de la Couleuvre. Париж: 1932 (на фр. яз.) — «Сказки ужихи» («Разрозненные страницы», с. 122; в этой публикации допущена ошибка: книга названа «Сказки избы»).
— Ешь скорее, бесстыдник, а то в кухне будешь обедать, — говорит он «сердитым» голосом, а Игорь честно ест, у него полон рот фасоли, он никак не может с ней справиться. А когда у него уже задрожала губа, покраснели глаза, опять:
— Ты что? За столом нельзя плакать.
А когда кончили есть, Игорь встал за мою спину, а «спасибо» не сказал, спрятался за моей спиной, потом как-то боком отвернулся, не показывая лица, и выскочил во двор.
А днем — опять драма: построили ребята во дворе какой-то вигвам и втроем (пришел какой-то Юра, Егоров товарищ) стали кружиться на велосипедах вокруг, и Бор<ис> Аф<анасьевич> даже меня позвал из комнаты посмотреть на это зрелище. Игорь на маленьком трехколеснике, Кирилл на маленьком, но побольше его, и на большом Юра. Надо было видеть, как Игорь сиял! А Юра все еще подзадоривал:
— Какой молодец! Впереди меня идешь!
Вдруг Кирилл, войдя в азарт, закричал:
— Игорь, уезжай в сторонку, ты здесь мешаешь.
Игорь сначала запротестовал.
— Да нет же, я говорю, мешаешь.
Игорь подъехал ко мне:
— Я хочу спать, — а слезы так и льются. Взяла я его на руки, отнесла в комнату и сама заплакала. Обидели моего мальчонку!
Потом Бор<ис> Аф<анасьевич> сказал мне: «Он так обиделся?» И добавил полушутя, полусерьезно: «Весь в маму!»
12 июля 1933. Среда
День прошел, как всегда, скучно и вяло. А погода была хмурая, ветреная и холодная, и чувствовала я себя на редкость скверно, хотя чуть ли не в первый раз не было сахара (я опять стала делать прививку и но ночам).
Сейчас жду Егора, который придет учить меня играть в белотт, все-таки хоть какое-нибудь занятие.
Получила письмо от С.Прегель — она покинула «гостеприимную Германию» и сейчас во Франции.
Написала письмо Таубер и послала 4 стихотворения Виктору.
14 июля 1933. Пятница
День провела шумно. Народу понаехало много [280] , кроме обычных, какой-то Голубков с дочерью, с ними мы утром ходили в лес. В обед пила водку, а после обеда с Егором, Никитой и Володей до самого вечера играли в белотт. Играла я, кажется, плохо, зевала, делала глупые ходы, но игра мне нравится. А бедный Игорешка очень скучал (Кирилл уходил куда-то), а потом смотрю — спит. Мне как-то даже неловко стало перед ним.
280
Народу понаехало много, кроме обычных — «Обычными», завсегдатаями Эрувиля, были (кроме семьи самого Подгорного) члены Союза возвращения на родину: Тверетинов, Левин, Кобяков, Ружин (архив Софиевых-Кноррингов). Добавим, что необходимость пребывания в усадьбе Подгорного, одном из очагов Союза, для Ирины была тягостна. Ее муж всё теснее сходился с членами Союза, особенно в 1936–1938 гг., во время формирования Интернациональных бригад для отправки в Испанию, куда Ю.Софиев страстно хотел ехать. Он писал: «Когда Ира случайно нашла записку уехавшего Эйснера к Левину, секретарю Союза возвращения на Родину, где он пишет, что “тов<арищ> Софиев вполне наш, но в настоящее время он не может ехать в Испанию, т. к. у него очень серьезно больна жена, а он единственный источник материального существования, но если он сможет, то обязательно устройте его отъезд”, - Ира пришла в ярость» (из воспоминаний Ю.Софиева, архив Софиевых-Кноррингов). Заметим, что Ю.Софиев называет секретарем Союза возвращения на родину Левина. Согласно другим источникам (Шенталинский, Кудрова) в годы формирования Интербригад в Испанию эту должность занимал Е.В. Ларин (псевд. Климов). Именно в усадьбе Подгорного И.Кнорринг в 1933 г. написала характерные для нее стихи, полные непонимания действительности и отчуждения от нее:
Однажды, случайно, от скуки (Я ей безнадежно больна) Прочла я попавшийся в руки Какой-то советский журнал. И странные мысли такие Взметнулись над сонной душой… — Россия! Чужая Россия! Когда ж она стала чужой?Эрувилль, 1933
18 июля 1933. Вторник
В субботу поздно вечером приехал Юрий. Приехал в тот самый момент, когда мы играли в белотт. Тут же были и Тверетиновы, м<ожет> б<ыть>, я встретила Юрия недостаточно приветливо, только он скоро ушел, сказав, что хочет спать. Однако, закончив партию, я его в комнате не нашла. Пришел расстроенный и мрачный.
— Ты что?
— Ничего.
— А что невеселый?
— Лампочка у меня на велосипеде не горит…
Легли, вижу, что Юрий смертельно обижен.