услышать ответ.

– Он приходил сегодня днем и оставил записку в твоей комнате, - говорит мама.

Записку. Записка - это плохо. Записка - это не может быть хорошо.

– Он что-нибудь сказал, когда оставил записку?

Мама качает головой.

– Нет. Он только спросил, может ли он оставить записку, и я сказала “хорошо”. Он пробыл

в доме меньше двух минут.

Хочу, чтобы дорога не занимала больше часа. За время полета я успела представить сотни

различных сценариев нашего воссоединения. Ни один из них не включал в себя записку.

У дома, я выбираюсь из машины и направляюсь внутрь после того, как Луи настаивает

отнести мой багаж наверх.

Наверху моя спальня такая же, как я ее оставила. Кровать заправлена и на большом

стеганом одеяле лежит конверт. На нем рукой Калеба написано одно слово “Мэгги”.

Беру дрожащими пальцами конверт и вскрываю. Медленно разворачиваю записку.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем открываю их и читаю:

“Ты помнишь старый дуб? Иди туда и жди меня”. Что? Старый дуб в парке Рая?

Говорю маме, что вернусь позже. Она не спорит, вероятно потому, что я практически

вышла за дверь до того, как закончила предложение.

Сейчас уже сумерки, но парк недалеко. Я направляюсь к дубу. Там никого, за

исключением маленькой белки, пробежавшей по траве.

Жду десять минут, рассматривая дерево и гадая, почему он захотел, чтобы я ждала здесь,

и как долго мне ждать. Как только я начинаю ощущать неуверенность, я вижу силуэт,

бегущий ко мне.

Я узнаю Калеба где угодно. Моя душа поет.

– Мэгги!

Он встает передо мной, лицом к лицу, совсем запыхавшись. Он одет в рваные джинсы и

белую футболку с пятнами краски. Кажется, он не брился неделю, и волосы его

растрепаны.

– Извини, что я опоздал, - он тянется пальцами к моим волосам, которые отросли, так как

за год я их не стригла.

– Ты великолепно выглядишь, Мэгги. По-другому.

– Спасибо, - произношу я.
– Ты тоже.

Я тянусь и обнимаю его за шею, не волнуясь о том, что я слишком самоуверенная. Не хочу

сдерживаться.

– Я скучала по тебе, - говорю ему.

Его руки обхватывают меня вокруг талии и притягивают ближе.

– У меня так много вопросов к тебе. Но сначала…

Я думала, мы собираемся поцеловаться, но вместо этого он что-то вытаскивает из

кармана и разворачивает. Это бандана.

– Это для чего?
– спрашиваю я.

– Повернись.

Приподнимаю бровь.

– Доверься мне, Мэгги.

Я делаю, как он говорит.

– Я собиралась тебя поцеловать, - говорю ему.

Он аккуратно прижимает бандану к моим глазам и завязывает сзади.

– Поцелуешь. Обещаю. Просто… будь терпеливой.

Я не настаиваю.

Пока я была в Испании, мои чувства к Калебу стали гораздо сильнее. У меня были друзья

парни, которые жили по соседству, и я могла бы гулять с ними, но ни один из них не

вызывал у меня дрожь от волнения. Я взбудоражена только от мысли, что нахожусь в

руках Калеба снова.

– Я ничего не вижу, - сообщаю я, когда он ведет меня через парк и в машину.

– Да в этом, в общем-то и суть, милая.

Я чувствую, как мы едем по улицам, пока не останавливаемся. Он открывает дверцу и

выводит меня из машины. Он тихо смеется, когда кладет руки мне талию и подталкивает

меня куда-то вперед.

– Где мы?
– спрашиваю я, гадая, как долго еще продлится эта неизестность.

– Ты очень скоро узнаешь. Хорошо, стоп.

– Можно я сниму повязку?

– Нет. Еще нет.

Одним быстрым движением Калеб приподнимает меня и берет на руки. Для поддержки я

обнимаю его за шею.

– Последний раз, когда ты меня так держал, ты окунул меня в воду.

Он шагает вперед.

– Верь мне, Мэгги.

– Верю. Но я буду честной и скажу, что ты пахнешь как потный парень из спортзала.

– Я работал. Обещаю, приму душ после того, как кое-что тебе покажу.

Он идет еще немного, затем внезапно останавливается.

– Хорошо, снимай повязку.

Когда я убираю повязку, я сразу понимаю, где мы находимся. В беседке миссис

Рейнольдс. Весь пол покрыт подушками, а по периметру маленькие мигающие огоньки.