Шатер царя греческой армии был гораздо просторнее Ахилловой палатки и загроможден куда больше: вдоль стен располагались укрытые горами цветных покрывал широкие диффы, низкие столики уставлены сосудами и емкостями всех форм и размеров, песчаный пол прикрывали хоть и изрядно потёртые, но все ещё прекрасные ковры. В неровном свете горящих по углам высоких треножников начищенная бронза отсвечивала красноватыми бликами, золото – теплым желтым сиянием, а лицо Агамемнона – пульсирующим малиновым цветом, прекрасно сочетавшимся с густой, черной с проседью бородой и черной же шевелюрой.

– Ты! – зарычал он, едва Илья появился в его шатре. – Ты!

От возмущения у царя, видимо, даже перехватило дыхание, потому что продолжить Агамемнон не смог, только выкатил широко расставленные темные глаза и трясущимся от злости пальцем указал на Илью. Собравшиеся в просторном шатре вожди племен благоразумно помалкивали.

– Я, – спокойно согласился Илья.

На миг ему показалось, что это короткое слово Агамемнона просто добьёт: он налился краской еще сильнее, хотя миг назад казалось, что это просто невозможно.

– Ты, – наконец прорвало его, – вместо меня царем стать хочешь?

– Что?

– Решил беспорядок устроить в моей армии, так?

По-прежнему ничего не понимающий Илья предпринял еще одну попытку разобраться:

– Ты о чем?

– О чем?! – заорал Агамемнон. – Ты солдат подстрекаешь! Их призываешь на мятеж! Их призываешь убить меня и отправиться по домам!

– Я?

– Ты!

– Нет.

– Нет? Ну, сейчас увидим, – зловеще процедил справившийся с дыханием Агамемнон и дал знак одному из стражников. Через несколько мгновений в шатер втащили перепуганного Терсита.

– Ну, – наконец обратился он к Илье, – Что скажешь?

– А что я могу сказать?

– Ты этому человеку велел возмутительные речи вести! Ты ему велел моих воинов призывать убивать своих вождей, забирать добычу и домой возвращаться!

– Что?

Похоже, изумление на лице Ильи было настолько сильным, что Агамемнон на миг задумался, а потом обернулся к Терситу:

– Ты кричал, что это Ахилл тебе велел поднимать народ и идти ко мне.

– Он и велел, – проблеял лысый грек.

– Когда это я тебе велел? – вмешался тут Илья, делая шаг к нему.

Ахилла Терсит боялся, видимо, куда больше, чем Агамемнона – лысый грек испуганно затрепыхался в руках крепко держащих его солдат. Потом обмяк и пробормотал:

– Ты ведь сам велел нам законную долю добычи потребовать у наших вождей.

– Я сказал, что спрашивать о добыче нужно не у меня, а у своих вождей.

Терсит молчал. Разницы он, похоже, не уловил. Агамемнон жестом велел увести его, а потом произнес, чеканя каждое слово:

– Когда против меня заговор плетут, этого не прощаю я. Даже любимчикам богов вроде тебя.

Для себя Агамемнон уже решил, что Ахилл – изменник, и доказывать обратное не имело смыла. Да и зачем? Илье это было только на руку, всё равно ведь ему с царем ругаться, и какая разница по какому поводу.

– Рядовые воины – что они понимают? Они слышат поганые речи презренного сына Агрия, слышат, что сам Ахилл согласился с ним – и всё, готовы после этого что угодно совершать! Как-будто Ахилла согласие – это тоже, что и благословение богов! Некоторые к кораблям уже отправились, решили немедленно отплывать! Ты что, думал, что сможешь армию расколоть, которую столько лет я собирал? Что сможешь меня заслуженной победы лишить? Великой победы, с которой в веках я прославлюсь? Не выйдет! Слышишь ты меня? Не выйдет!

Илья молчал. Агамемнон перевёл дыхание и продолжил уже гораздо спокойнее:

– В одном я с Терситом, сыном Агрия согласен. Делиться добычей и впрямь надо, чтобы не было недовольных.

– Мои мирмидоны всем довольны.

– Я не о них речь веду. Со своими царями надо делиться добычей.

– Ты видел, чтобы у нас была добыча? Мы сражались на поле боя, а не трупы грабили.

– А пленница? – требовательно осведомился Агамемнон.

– У тебя своих мало? – обрадованно спросил Илья; он увидел прекрасный повод разругаться с Агамемноном и сообщить, что мирмидоны не будут участвовать в битвах.

– Как царь я имею право на любую добычу, какую пожелаю. И желаю я твою пленницу-амазонку.

– Желай, – пожал плечами Илья, всем своим видом демонстрируя, что его это нисколько не беспокоит.

– Я знал, что ты откажешься, – хищно осклабился Агамемнон и подал знак.

Полог шатра снова раздвинулся, и два коренастых грека втащили внутрь упирающуюся белокурую амазонку, уже развязанную и в одной тунике. Пенфесилея бросила быстрый взгляд на Ахилла, а потом с яростью уставилась на Агамемнона и что-то злобно процедила сквозь стиснутые зубы.