Шрифт:
Мужик выстрелил и недовольно заворчал. Передёрнул затвор, бросил быстрый взгляд на Гаврилова и снова приник к прицелу.
– Присаживайся, у тебя же вопросы есть, – спокойно предложил он.
– Есть, – неуверенно отозвался Гаврилов.
Вопросов у него было столько, что просто невозможно выбрать, с которого начать. Потому лейтенант начал с малого.
– Для начала скажи-ка мне, – спросил он, присаживаясь на корточки около белобрысого, который вблизи оказался вовсе и не белобрысым, а седым, – в кого это ты стреляешь?
* * * Бах! После каждого выстрела Тарас зажмуривался и вздрагивал. И считал – почти против воли. "Три". И не торопился открывать глаза. Он знал, что увидит, и не хотел на это смотреть. Но не слышать он не мог. Грохот выстрелов. Клацанье передёргиваемого затвора. Хлопки пощёчин. Женский голос, сильный, холодный. Короткие, режущие фразы.– На тебе, урод!
Хлоп! Тарас рискнул приоткрыть глаза.– Всегда – ты! Самый верный. Самый умный. Самый надёжный. Правая рука самого Координатора. А я – всегда никто.
Холера стояла прямо перед Глушителем, широко расставив ноги, орала ему в лицо и отвешивала пощёчины.
Хлоп!– Я бешеная! Я психованная! Ты так говорил? Это из-за тебя Координатор не давал мне шанса! Из-за тебя я всегда в тени! А я не хочу быть в тени!
Тарас зажмурился, заметив короткий жест рукой, отданный Холерой. Бах! "Четыре".– Я могу сделать всё! Сделать лучше других! Лучше тебя! Но ты!..
Хлоп! Правое плечо Холеры нервно дёрнулось.– Ты поговорил с Координатором – и мне сразу красный свет. Морозовская сделка. Орловские тёрки. Алжирские переговоры. Островский захват. Я всё пропустила. Меня не пускали. Из-за тебя. Сегодня – первый раз! Первый раз Сам дал мне операцию! Серьёзную. Ту, с которой не справился ты. Это – мой шанс. И я его возьму. Сегодня всё поменяется. Раз и навсегда.
Бах! Тарас поспешил зажмуриться. "Пять… А что они сделают со мной, когда разделаются с последним?"– Я положу твою команду! – продолжала выкрикивать она. – Всех до последнего. Потом убью тебя. Координатору скажу, что вас положил спецназ.
Тарас приоткрыл глаза. Глушитель смотрел на Холеру и не говорил ни слова. И стажёр понимал почему. Бесполезно. Она вправду ненормальная, эта худая высокая женщина с холодным голосом, резкими короткими фразами и подёргивающимся плечом.
– А на оставшийся спецназ не надейся, – продолжила Холера, перейдя вдруг на спокойный тон, – Мы следили. И заминировали вход в эту… – она кивнула в сторону капища, – в эту… Живым оттуда никто не выйдет.
Хотя на этот раз выстрела не последовало, Тарас не просто вздрогнул, а прямо-таки дёрнулся всем телом. С силой, порождённой страхом и отчаянием.
Они заминировали проход! А там не только спецназовцы – там Илья! Там Ян Сергеич! Проход взорвут, и конквесторы останутся там навсегда!
Бах! На этот раз Тарас даже не вздрогнул. Отчаяние и безумный страх придали решимости. Он несколько раз глубоко вдохнул и схватился за большой палец на левой руке… О том, что он собирался сделать после того, как освободится из наручников, стажёр даже не думал. На счёт три. Раз! Два!– Эй, ты!
* * * Зимнюю поляну Ахилл мог и не узнать, но вот полукруглое каменное строение помнил прекрасно. Да, именно отсюда началось его долгое странствие по этой безумной холодной земле. И, наконец, после стольких дней блуждания в этой непонятной стране с чуждыми обычаями он оказался рядом с дверью в свой мир. Только вот пройти через эту дверь ему, похоже, не позволят. Забравшие его сразу после поединка мужчины сковали ему руки и ни на миг не спускали с него оружия Зевса. А здесь он увидел того самого мужчину, чьё горло всего несколько дней назад он не перерезал исключительно по просьбе Лекса. Значит, его привезли сюда вовсе не для того, чтобы вернуть в родной мир – его привезли на расправу. Ахилл считал так до тех пор, пока не увидел, что мужчина, на горле которого всё ещё оставался след его ксифоса, вжимается спиной в тело железной колесницы и не сводит глаз со стоящей перед ним женщины. И в глазах, хоть и глубоко запрятанные, всё равно видны обречённость и отчаяние. А высокая длинноволосая женщина с резким холодным голосом и повадками амазонки бьёт его по щекам, и по её приказу сопровождающие её воины разят молниями Зевса стоявших на коленях в снегу мужчин. Зачем же его привезли сюда? Амазонка развернулась к нему и коротко, резко выкрикнула что-то вроде "э! ты!" "Ты" Ахилл понимал. "Э!" загадки не представляло – женщина хотела привлечь его внимание. Он смотрел мимо неё и молчал. И новый вопрос. Ахилл разобрал знакомое "не понимаешь"; в резком голосе послышались нотки недовольства. Амазонка нетерпеливо подошла к нему – натянутая, агрессивная, раздражённая. Злая. Злая на него. Встала напротив, совсем рядом. Близко, опасно близко. В родном мире никто бы не позволил себе выказать недовольство Ахиллом, находясь в такой опасной близости от него. Но не здесь. Женщина снова что-то коротко выпалила и замахнулась рукой. Ахилл резко поднял на неё взгляд. Так он смотрел в глаза тех, кто осмеливался бросать ему вызов. Смотрел, обещая взглядом смерть. Светлые глаза женщины, холодные и равнодушные, с таящимся в самой глубине намёком на безумие, наткнулись на его взгляд – и рука амазонки замерла у самого лица. Дёрнулось правое плечо. Женщина резко отвернулась, почти успев спрятать от Ахилла мелькнувший в глазах страх. Что-то коротко бросила своим, и железные оковы, державшие руки, разомкнулись. А в следующий миг амазонка снова повернулась к Ахиллу и сделала то, чего он никак не ожидал – вложила ему в руки оружие Зевса. * * *– Эй, ты! Ты что, не понимаешь?
Холера злилась – её попытки поговорить с Ахиллом разбивалась о молчание последнего. Тарас ждал, что женщина вот-вот сорвётся – с каждым последующим вопросом её голос всё сильнее звенел скрытой яростью.
И вот она шагнула вплотную к Ахиллу, замахнулась – и… рука Холеры замерла у самого лица Ахилла, а потом женщина круто развернулась и вдруг коротко приказала:
– Снять наручники.
Затем сама вложила в руку Ахилла пистолет и ткнула на Глушителя: