Она вдруг остановилась, присела, опираясь спиной о дерево, и заплакала в ладони:

– Верни мне его, Даша! Я знаю, это неправильно. Знаю, что поступаю, как последняя мразь, взывая к твоей доброте, которой нет у меня. Я всё знаю, но я умру без него. Я уже умираю, каждое мгновение, целую вечность!

Сказать, что меня это поразило - значит, ничего не сказать. Я стояла, не зная, что ей ответить - и даже что мне теперь делать. Это уже не просто ревность, подозрения, тревоги - это конец.

Конец нашей дружбе. Если я не сделаю то, что Лана просит - она мне не простит. Вечность несчастья… Сколько времени у мистиков? И всё оно будет несчастным.

А если сделаю… То не прощу себе я. Для него я - вероятно, просто увлечение. Ясно же, что к Лане он неравнодушен. Пусть это пока что боль - долго ли от ненависти…

И я не смогу видеть их вместе. Жить, зная, что у меня мог бы быть он. И при этом жить рядом с ними. С ними. Вместе.

У меня тоже слёзы подступили к глазам. Но я подошла, обняла подругу и долго молчала.

Когда Лана начала успокаиваться, я с трудом выдавила:

– Дай мне время. Пожалуйста. Мне надо подумать. Хорошо?

Она судорожно кивнула. Потом отняла руки от лица и с болью сказала:

– Даша, прости.

– Я понимаю, - выдавила.
– Я пойду, ладно?

Она кивнула.

И в спину своей преданной подруге Милана снова прошептала: ‘Даша, прости…’

57.

– Ром, у нас есть, чем кормить Жизельку?
– с порога спросила я, пытаясь сбросить горечь и тоску. Надо немедленно развеселиться, от него вряд ли получится что-то скрыть.

– Твоё нежное, воздушное существо, названное в честь балета, нагадило на пол в коридоре, - издевательски ответил он из кухни.
– Может, ей нужен лоток другого цвета? Или попробуй поставить его по фэн-шую.

– Она привыкнет, - виновато пробормотала я.
– Сейчас всё уберу.

– То есть ты думаешь, я оставил всё на полу, чтобы тебе показать?
– он появился в дверном проёме.
– Давай-ка мой руки и за стол. Пообщалась с Оборотнем?

– Тоже прозвище?
– догадалась я.

Он кивнул.

– Только не смей ей в глаза заявить. Ненавидит.

– А почему Оборотень?

– Ну, на вид ангелочек, на деле - демоница. Может быть и тем, и тем - в зависимости от настроения.

Я даже не посмотрела на стол, войдя в кухню. Бросилась к Роману и крепко обняла.

– Даша, - он вздохнул, обнимая меня в ответ, - ты не даёшь покоя ни себе, ни мне.

– Извини, - пробормотала я ему в футболку. Он оторвал меня от себя и усадил за стол.

– Ром, - спросила я, разрезая на кусочки яичницу, - а что было после твоей смерти? Можешь не отвечать, - а вдруг для него это неприятно?

– Догадайся, Даша, куда люди попадают после смерти?
– зловеще улыбнулся он.

– На Небеса?
– озадаченно предположила. Откуда мне-то знать?

Он расхохотался.

– Ты мне льстишь! В Ад, дорогая!

Потрясение. Это же… неправда? Выдумки для того, чтобы заставить ходить в церковь и всё такое…

– В Ад? Настоящий?

– Именно такой, как себе представляют.

– С кипящими котлами?
– растерянно уточнила я. Всё-таки не верилось в реальность такого.

– Кроме кипящих котлов есть много забавных придумок. Ни одной инквизиции не снилось. Пытка может быть не только телесной.

Я встала и снова обняла его.

– Тебя мучили?

– Не бойся, - он зарылся лицом мне в волосы.
– Ад - всего лишь промежуточный этап, очищение через страдания. Я просто был слишком сильным грешником. Ты гораздо более чистая, невинная.

– А что потом? После Ада?

– Не знаю. Я не добрался до этого.

– Но ты вырвался оттуда.

Вырвался, раз он здесь, со мной. Как?

Он расхохотался. Я даже вздрогнула - что здесь может быть смешного.

– Дашенька, я просто… быстро привыкал. В любой пытке можно найти что-то… Некое удовольствие. Наслаждение…

Странные нотки в голосе.

Странные подозрения - у меня.

Он что, извращенец? Мазохист?

Да. Мало того, что я некрофилкой… да и геронтофилкой получаюсь, так ведь ещё и садисткой?

Почти вырвался истерический смех. Ой. Что же я делаю? Сама только страдала от любви, а теперь… смеюсь над ним?

Даша, ты эгоистка. Он перенёс Ад. Настоящий. И не сломался. Смешно? Да?

Очень стыдно. И… жутко. Даже не хочется думать о том, что с ним было. Потому, что действительность наверняка сильнее любого ужаса, который я в состоянии придумать.