Он выдернул из петли за спиной пальму и, перехватившись, наотмашь ударил древком по маленькому волосатому уху мамонта. Ему показалось, что зверь вздрогнул…

– Вставай, вонючая падаль, вставай! – драл глотку Семен и «передавал» образы падающих мамонтов, их предсмертный рев. А вот мамонтенок пытается добраться до сосцов матери, но она отгоняет его – у нее давно уже нет молока… И трупы, трупы, трупы – темно-бурые туши, лежащие в степи, – большие и маленькие.

– Вставай!!! – орал Семен и бил тяжелой палкой, стараясь попасть по чувствительным местам. – Здесь полно еды!!! Ее хватит на всех, а ты лежишь! Они не найдут ее и будут умирать! Ты предал их! Ты бросил их! Они шли за тобой, а ты оказался слабым! Ты оказался трусливым и глупым!

Семен чувствовал ответную реакцию мамонта – сначала слабую, потом все более сильную. Удивление, недоумение – почему, зачем двуногий беспокоит его, если не может убить?! Потом возмущение: со времен детства никто не смел!.. А тут двуногий – маленький, ничтожный, слабосильный падальщик! Медленно, постепенно возмущение перерастало в гнев. Семен чувствовал это и распалял себя все больше: орал какую-то матерную чушь, лупил древком и обливал презрением эту груду шерсти и истощенного мяса. Он понимал, что со страшной силой расходует свою нервную энергию, свою «жизненную» силу, но другого выхода не видел – что-то изображать, притворяться сейчас было бесполезно. Он и не притворялся, а действительно впадал в исступление от безграничной власти над бессильным гигантом: можно выколоть глаза, можно отрубить хобот!

Когда мамонт зашевелился, когда начал двигать ногами и ворочать головой, Семен был уже почти невменяем – кричал и бил палкой куда попало. Кажется, ему удалось найти в своей душе и расшевелить того мерзкого червячка, который заставляет людей будущего мучить беззащитных животных и получать от этого удовольствие.

Рыжий подогнул ноги и сделал попытку перевернуться на живот – он был в ярости. Семен только расхохотался:

– Я плюю на тебя! Ты больше никому не страшен! На!!! – Он с силой ударил по самому чувствительному месту – кончику хобота. – Трус и предатель! Лежи и подыхай, куча дерьма!!!

Ответные волны звериной ярости все глубже и глубже погружали Семена в пучину садистского экстаза вседозволенности. Сознание меркло…

Очнулся он от боли, а не от холода. Сильнее всего болела голова – будь в руке пистолет, он немедленно выстрелил бы себе в рот – терпеть такое невозможно. Двигая конечностями, как полураздавленная лягушка, Семен перевернулся на живот и погрузил лицо в снег. Стянул назад капюшон и стал загребать ладонями, пытаясь засыпать снегом всю голову, особенно затылок.

Столетия спустя боль начала стихать. А еще через тысячу лет он пришел к выводу, что многое в его теле болит сильнее, чем голова. Поэтому он попытался сесть. И сел – с пятой попытки. В нескольких метрах от него стояла пустая нарта. Волки сидели или лежали на снегу – упряжь с себя они так и не сняли. Вероятно, был уже вечер.

Семен стал учиться дышать – вдыхать воздух было больно до слез: «Такое впечатление, что ребра грудной клетки сломаны – все сразу». Потом он обнаружил, что снег, в котором он лежал, пропитан кровью. Попытался найти ее источник и пришел к выводу, что она, скорее всего, натекла из носа, хотя он и не разбит. Это было странно – носовых кровотечений у Семена не случалось, пожалуй, даже во времена занятий боксом.

Он довольно долго изучал себя и окружающий мир. Проще всего было объяснить происшедшее тем, что он куда-то ехал на нарте, упал с нее и сильно расшибся. Только нарта – это, извините, не вагон электрички. Тогда что же случилось? Память упорно выпихивала на поверхность какую-то бредово-безобразную сцену – будто бы он избивал пальмой умирающего мамонта. Это был, конечно, «глюк», потому что никакого мамонта поблизости не наблюдалось.

Самообследование показало, что травм, несовместимых с жизнью, у него, пожалуй, нет. Открытых ран – тоже: «Больно, конечно, но не смертельно, так что можно попытаться встать. Интересно, где пальма – на нее бы опереться…»

Пальму он нашел метрах в десяти-пятнадцати. Клинок ее был зачехлен. Снег вокруг перемешан с обломками наста, разворошен бивнями и копытами, так что разобраться в следах трудно. Семен разглядел только довольно обширную примятую площадку, на которой встречались обрывки длинной шерсти. «Похоже, тут действительно лежал мамонт, – удивился Семен. – Неужели этот бред был на самом деле?! Да как же я на такое сподобился?!» Догадка подтвердилась: нашлись и следы нарт, и место, куда была свалена привезенная трава. Правда, сама она куда-то делась, осталось лишь с десяток травинок.

Проще всего было подозвать Волчонка и расспросить его о недавних событиях. Оценив свое состояние, Семен решил, что ему дешевле не звать, а самому подойти к упряжке.

– «Где мамонт?» – спросил человек.

– «Ушел», – ответил волк.

– «Что… было перед этим?» – попытался Семен сформулировать вопрос. И получил в ответ черно-белый «мыслеобраз»: мамонт делает шаг вперед, хватает хоботом человечка и бросает далеко в сторону.

– «Он встал?!» – дал волю своему изумлению человек.