Юрий Арабов

Воздух

Я обнимаю воздух, Потому что некого обнимать.

Осень, пашня дымится, как сброшенное одеяло.

Трактор, что динозавр, не выберется из обвала

черной земли. Археологи сходят с ума.

Воздух передо мною пятится ?как вдова.

Если упасть, то провалится раскладушкой.

Это не то, что летом, когда зелена вода,

а на небе то прыщики, то веснушки.

Была луна, как поднявшаяся квашня,

а стала резать суставы и закрутилась леской,

закатилась за яр, и осталась одна клешня.

Да от приданного девке достались одни обрезки.

Но есть у воздуха чуткость к судьбе полевых разинь,

только иссякнув, он прибывает снова.

Только вот задыхался, только судьбу дразнил,

а воздух уже мычит, как недоенная корова.

Душной периной, завернутым в вату льдом,

обвалится, как гора, и станет слепым медведем.

Чем тебе расплатиться за разоренный дом? –

Воздухом, на закате просвечивающем до меди.

Картофель вышел, словно жених, прыщав,

ботва получилась, как будто брюхата двойней,

и голенище стерлось до спрятанного ножа. –

воздух же, словно мяч, становится все проворней.

Но всю неподкупность, неподотчетность нам.

все его мироздание, спрятанное в глаголах,

можно вдохнуть за раз, можно прибрать к рукам

и закусить под вечер водкою с валидолом.

Можно носить в себе все его рубежи,

трубы и сквозняки, пар на молочных пенках...

Так обнимай же воздух, не уставая жить,

вздрагивая, как дверь, на неприметных петлях.

– -----------------------------------------------------------------------------

Литературов Идение

Михаил Дзюбенко

Рукописная книга

...И все-таки, несмотря на обилие трудов по теории и истории книги, до сих пор нет убедительного определе­ния того, что же такое "КНИГА". Подо все существующие подходит все, что угодно. Не вполне ясна даже этимология этого слова во многих языках, в том числе в русском. Первая подсказка – в материале. Даже если оттиснуть скрижали на склонах Кордильер, книжным материалом горы от этого не станут. Изощренная фантазия может представить себе роман, написанный в воздухе салютом, правильно расположенными воздушными шариками или чем-нибудь еще. Но и это будет не книгой, а лишь человеческим текстом, непосредственно вписанным в природу, – акцией. Книга должна быть отчленена от природы и соразмерна человеку.

Если вдуматься в ряд исторически сменявшихся книжных материалов, увидим их метонимическую эволюцию: кожа Земли (камень, стены пещер) – тело Земли (глина, дерево) – кожа земных явлений (пергамен, береста, бумага).

На стенах пещер, на склонах гор, на камнях, как татуировки на человеческой коже, появлялись изображения, обращенные к духам. Глина – телесный состав человека от ветхого Адама. Богов еще много; много и глиняных дощечек.

КНИГА – уже Откровение; прикосновение к ней требует праведности, возвещение ее –избранности. Только напряженное Богообщение делает КНИГУ открытой внутреннему – не телесному – взору. Символ посвящения – проглатывание книги. Это свиток – Звездная книга, разворачивающаяся внутри человека.

Ритмическая структура книги, важная сама по себе, в древности была родственна архитектуре Храма. Треугольник – Храм-Книга-Человек – был определяющим и в мировоззрении в оформлении Писания. Тяжелый переплет закрывает путь непосвященным. Легкая же обложка создает видимость доступности, но вошедший внутрь начинает рискованную игру.

Слово индексально. Оно ничего не описывает – оно есть Логос, а если на что и

указывает, то на большее себя. На то, что можно иконически изобразить. Изображение, таким образом, оказывается и подсознанием, и сверхсознанием слова: снизу – языческие архетипы, сверху - неизобразимая Благодать. Разница между первым и последним, как ощущаем ее мы, заключена лишь в дина­мике: первое – статично, плотно, оно присутствует там, где нет уже ничего; второе – динамично, светло, бесплотно, требует стремления к себе. При неразличении одного и другого получается концептуализм.

Подобно церковному, искусство концептуалистов индексально. Именно по этой оси оно и пародирует священные тексты и изображения. Концептуализм отсылает нас не к ноуменальной, но к феноменальной реальности и потому охватывает лишь внешнюю сторону коммуникативного знака, имевшего все-таки ноуменальную направленность.

Логос существует вне времени и пространства, независимо от человека, приписывающего ему те или иные свойства; он имеет смысл, но не имеет значения. В книге он представляем собою произведение визуального и письменного рядов: пропорция множителей может меняться, произведение остается неизменным.