Перед немецкой траншеей я увидел еще трупы. Много. Пятнадцать или двадцать, а может, больше. Меня поразил вид этих тел. В фильмах о Гражданской войне погибшие красноармейцы лежали красиво, в новых гимнастерках, отрешенно глядя в небо или обнимая родную землю. А здесь смерть словно издевалась над людьми. Один солдат лежал скрюченный, с оторванной ногой, уткнув голову в колени. У другого — гимнастерка вместе с нательной рубашкой задралась до подмышек и виднелась белая незагорелая спина. Еще один боец был словно измят огромным катком: пропитанная кровью гимнастерка и шаровары, нелепо торчавшие сломанные руки. Кто-то еще шевелился, кого-то перевязывали санитары. Я растерянно вертел головой, но меня пихнули в спину:

— Давай быстрей!

Позже мне доведется увидеть целые поля, заваленные телами. И наших, и немцев. Но в том бою и два десятка трупов, лежавших на пятачке деревенской площади, казались целым кладбищем. Бой длился недолго. Немцы оставили деревню. Я видел, как по склону катились грузовики и несколько диковинных бронированных машин — впереди колеса, а позади гусеницы. Они огрызались частыми очередями, и звук пулеметов необычный, словно молотили палкой по железной бочке. Кто-то сказал:

— Ложись! Из крупнокалиберных лупят. Если врежет, не встанешь.

Я уже видел, как выглядит немецкая тринадцатимиллиметровая пуля, и невольно вжался в землю. Семен, стрелявший из автомата частыми короткими очередями, сменил диск

— А ты чего винт под боком держишь? Патроны экономишь?

Я выпустил пару обойм неизвестно куда. Потом появились наши танки, сделали несколько выстрелов из пушек вслед отступающим немцам и рванули вдогонку.

Рота недолго оставалась в деревне, и я сразу побежал за окороком. Но меня опередили. Чердак был пуст. Эту аппетитную свиную ногу я вспоминал долго. Хорошо, если за восемнадцать лет пару раз на Пасху ветчину ел, а тут целый окорок! Значит, не судьба.

Бабушка, парень из Белгорода, родивший в оккупации ребенка и очень боявшийся смерти, выжил. Кто-то из наших сообщил мне, ему ампутировали ногу. Если все будет нормально, вернется домой. Шестерым бойцам из нашей роты повезло в том бою меньше. Мы похоронили их на площади безымянной украинской деревни. А для оставшихся в строю война продолжалась. В полк поступили снайперские винтовки, и меня из роты отозвали. Я стал именоваться снайпером.

Сначала нас, небольшую группу снайперов, держали при штабе полка. Мы болтались несколько дней без дела, ходили в караул. Решали, как нас лучше использовать. Потом раскидали по стрелковым батальонам — получилось по два-три человека. Работайте, ребята!

Хотя я и числился снайпером, но исполнял обязанности напарника старшего сержанта Ведяпина Ивана Митрофановича. Ставил он себя высоко, поэтому, кроме звания, сообщил имя-отчество, рассчитывая, что я буду тянуться перед ним, как перед офицером. Ведяпину было года двадцать три, он имел на счету тридцать с лишним уничтоженных фрицев и носил на груди орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Для сентября сорок третьего года это был солидный набор. У нас в роте орден имел только капитан Черкасов, да еще три-четыре медали были у бойцов.

Высокий, костлявый, широкий в плечах, Ведяпин был с Урала. Работал в какой-то артели, а зимой охотился на пушного зверя. Поэтому его взяли в снайперы без всяких курсов. Первое время Ведяпин держался на расстоянии. Меня задевало, когда я приносил в котелке кашу на двоих, то Ведяпин выкладывал свою порцию в миску и вместе со мной не ел. Брезговал, что ли?

— Не бойся, я не заразный, — не выдержал я как-то.

Старший сержант ничего не ответил.

Задевало то, что, когда мы уходили «на охоту», мне никогда не разрешалось стрелять. Я выступал в роли наблюдателя и со злостью слушал, как, посапывая, «отдыхает» мой шеф. Надо отдать должное, стрелял старший сержант отлично. Выбирал хорошие позиции, учил меня тщательно маскироваться, и сразу после выстрела мы отползали в запасное укрытие.

Я слышал, что некоторые снайперы могли стрелять по несколько раз с одного места, особенно когда есть защита. Из-под танка, из-под сваленного толстого дерева, из развалин кирпичного дома. У Ведяпина была другая манера. Выстрел, очень редко второй, и мы исчезали. Возможно, это была самая правильная тактика. Хотя, по моему мнению, бесконечная смена и оборудование позиций сказывались на боевых результатах. За три неполных недели Ведяпин уничтожил трех немцев, одного из которых ему не засчитали. У меня результат был нулевой. Я был недоволен своим напарником и откровенно нарывался на скандал.

Моя «работа» изменилась после одновременной гибели в первом батальоне снайпера и его напарника. Они укрылись под сгоревшим танком Т-34 на нейтральной полосе и за утро сняли немецкого офицера и пулеметчика. Показалось мало. Но немцы их засекли, подогнали свой танк и всадили в укрытие штук семь зажигательных снарядов. Какой дьявольской смесью были начинены снаряды — неизвестно. Но «тридцатьчетверка», и так сгоревшая до основания, на этот раз пылала так, что смотреть было жутко. Сгорело и расплавилось все, кроме брони и гусениц. Танк осел на полметра, я сам ходил смотреть.