В конце июля состоялся первый выпуск курсантов. Это были бойцы, проходившие службу еще до войны, воевавшие и уже вполне сформировавшиеся командиры. Сто двадцать младших лейтенантов, в новенькой форме, с портупеями, с кобурами на боку печатали шаг под марш «Прощание славянки».

— Счастливо, ребята!

— Встретимся в Берлине!

— Удачи!

До Берлина из них дойдут немногие.

А я познакомился с девушкой. Худенькая, небольшого роста, в синем цветастом платье, она стояла на краю танцплощадки. Компания оживленно переговаривалась, слышался громкий смех. Но я понимал, как скованно и напряженно чувствуют себя большинство девушек. Многие из них за три года войны потеряли близких, пережили эвакуацию, работали по двенадцать часов без выходных, на скудном пайке. Танцы, возможное знакомство с хорошим парнем были для них единственной отдушиной.

Знал я и то, что, несмотря на обилие в городе курсантов, солдат, офицеров, половина девчат уйдут домой одни, без провожатых. Слишком много мужчин забрал фронт. И еще я заметил, как отличаются некоторые группы девушек друг от друга. Неподалеку от нас стояла еще одна группа. Хорошо одетые, в крепдешиновых платьях, модных жакетах, туфлях на высоких каблуках. Держались они более уверенно. К ним чаще подходили, приглашали на танец. Предпочтение они отдавали офицерам.

Еще я увидел пару женщин лет тридцати с лишним, которые отличались от молодежи своим возрастом. Я толкнул локтем приятеля, Гришу Божко, бойкого парня, тоже фронтовика. Он меня и вытащил на танцы.

— Глянь, и старушки приходят, — ляпнул я.

— Сам ты старушка. Бабенки в соку, и никаких проблем. Смело подходи и договаривайся. Захватишь по дороге бутылку да пожрать, и вся ночь твоя.

— Где я эту бутылку с закуской возьму?

— Они покажут. В тылу все продается.

Я уже бывал с ребятами на рынке. Покупали молоко, сигареты, домашние пирожки, изредка самогон. Все стоило очень дорого. Я невольно помял в кармане галифе две пятичервонцевые бумажки и несколько рублевок. Нищета! Гриша, дождавшись начала танца, одернул гимнастерку и направился к группе разодетых «красавиц», которые мгновенно сделали вид, что кавалеры их не интересуют. Даже отвернулись.

После танца Гриша вытер пот и сплюнул.

— Не понравилась?

— А ну ее на хрен! Ломается, как пряник. Папа с мамой! В аптеке работает. А в каком училище учитесь? Годичном! Значит, надолго к нам? Навсегда! Через месяц звездочку нацепят, и вперед.

— Пойдешь еще? — спросил я.

— Пойду, — решительно ответил Гриша. — Эллой зовут, театр любит. Я тоже. Особенно буфет.

Гриша был злой и возбужденный. Орден Красной Звезды тускло поблескивал рядом с двумя нашивками за ранения.

— Я ее не упущу. Девица тертая. Будет ей театр и представление: «Раздвинь, солнышко, ножки». Она хоть знает, что война еще идет? Правда, далеко от Волги, но идет. И не скоро кончится.

— Угомонись, жених. Раскукарекался.

Гриша ушел после танцев с Эллой, а я, успев на два последних танца, познакомился с худенькой девушкой. Таней из Воронежа. Проводил ее до барака в поселке железнодорожников, узнал, что она работает крановщицей в депо, а в Воронеж к матери ее пока не отпускают из-за военной необходимости. Живет в комнате еще с одной девушкой-диспетчером. Подруга спит после смены, и пригласить она меня не может.

— Если хочешь, встретимся? — после затянувшегося молчания предложил я.

— Можно…

Пару вечеров мы просто гуляли, а потом я остался у Тани ночевать. Чаще одного-двух раз в неделю встречаться не удавалось. Таня работала по сменам, а у нас шли усиленные занятия и экзамены. Выпускали потоком младших лейтенантов. В конце августа, проучившись на курсах неполных четыре месяца, я сдал выпускные экзамены и прошел последний раз торжественным маршем по плацу под ту же «Славянку». Все, теперь я офицер!

Пошел вместе с Гришей фотографироваться. В селе у нас перед войной редкие земляки-лейтенанты приравнивались к председателю колхоза. Уважали Красную Армию и красных командиров. Одну ночь удалось выпросить перед отъездом и попрощаться с Таней.

Наверное, как и все девятнадцатилетние мальчишки в таких ситуациях, я говорил о любви, будущей встрече после Победы… женитьбе. Таня была старше меня на год и мудрее, как все женщины. Она мало верила, что мы когда-нибудь встретимся, но, видно, в душу я ей запал. Провожая меня, она расплакалась, хотя до этого держала себя крепко.

— Возвращайся живым! Я буду тебя ждать.

В свой полк я, конечно, не попал. И даже фронт был другой. Четвертый Украинский, 237-я стрелковая дивизия. А номер полка не сохранился ни в памяти, ни в оставшихся документах. Может, потому, что в этом полку воевал до очередного ранения около месяца. Даже в справках о тяжелом ранении и лечении в эвакогоспитале 2020 указан только номер дивизии.

Зато я хорошо запомнил, что 2 сентября 1944 года я прибыл во второй батальон и был направлен в четвертую роту. Представился командиру роты, старшему лейтенанту Илюшину. Здоровяк, с кирпичным, обожженным южным солнцем лицом. Добродушный по характеру, на груди орден Отечественной войны и медаль «За боевые заслуги». Сообщил, что мне «повезло». Через несколько дней возобновится наступление. Я узнал, что продвижение фронта идет тяжело. Даже не зная, какие силы немецких войск нам противостоят, я понял, что здесь, в Карпатах, совсем другая война, чем на равнинах восточной Украины. Огромные холмы, километров по 10-20 в окружности и высотой с километр, густо поросшие лесом. Сплошная зеленая крыша. На таком холме может свободно укрыться целый полк Каменистые утесы, ущелья и стремительные горные речки. Узкие, хорошо простреливаемые хребты, соединяющие горы. С Карпатами мне еще предстояло знакомиться, а второму взводу, которым меня назначили командовать, я был представлен по прибытии.