Расставшись с нами, Жан Ив немного взгрустнул; подъехав к своему до­му на авеню де ла Репюблик, он не спешил выходить из машины. Нерв­ное возбуждение, владевшее им весь день, спало; он знал, что Одри нет дома, и скорее был этому рад. Он увидит ее на минутку только утром, пе­ред тем как она уйдет кататься на роликах; после возвращения из отпус­ка они спали отдельно.

Куда спешить? Он откинулся на сиденье, хотел включить радио, пе­редумал. По улице стайками гуляла молодежь, юноши, девушки; навер­ное, им было весело, они громко орали. Некоторые пили на ходу пиво из банок. Он мог бы выйти из машины, присоединиться к ним, или зате­ять драку; да мало ли что он мог бы сделать. Но он, разумеется, просто пойдет домой. Он, безусловно, любил свою дочь – так ему казалось; он ощущал с ней некую органическую кровную связь, что и соответствует определению любви. По отношению к сыну он ничего подобного не чув­ствовал. Возможно даже, тот вовсе и не был его сыном, Жан Ив до сих пор не знал этого точно. К жене он не испытывал ничего, кроме презре­ния и отвращения, отвращения слишком сильного – он бы предпочел безразличие. Наверное, поэтому он и медлил с разводом: ждал, когда жажда мести сменится равнодушием; пока же ему хотелось заставить ее платить. А на самом деле платить все равно мне, подумал он вдруг с го­речью. Дети останутся на ее попечении, а ему назначат порядочные али­менты. Что если затеять тяжбу, попробовать отсудить детей? Пожалуй, нет, решил он, не стоит. Придется расстаться с Анжеликой. Одному ему будет лучше, можно постараться устроить свою жизнь заново, то есть, по­просту говоря, найти другую женщину. Ей, гадине, устроиться будет сложнее с двумя детьми на руках. Тем он и утешился: более скверной ба­бы ему не встретить, в итоге Одри пострадает от развода сильнее, чем он. Она уже не так хороша, как в первые годы их знакомства; она умела держаться, одевалась по моде, но он-то знал, что телом она уже начина­ла стареть. Ее успехи на адвокатском поприще далеко не столь блестя­щи, как она сама рассказывала; когда на нее ляжет забота о детях, на ра­боте наверняка возникнут проблемы. Потомство – это обуза, тяжкое бремя, не дающее человеку вздохнуть свободно, а в конечном итоге и убивающее его. Он отыграется, но позже, когда сможет взглянуть на все хладнокровно. Сидя в машине на опустевшей теперь улице, он попытал­ся обрести хладнокровие прямо сейчас.

Стоило ему переступить порог своей квартиры, заботы обрушились на него снова. Жоанна, приходящая няня, развалившись на диване, смо­трела программу MTV. Он не выносил эту вялую пустую девчонку; при виде ее ему всякий раз хотелось надавать ей пощечин, чтобы согнать са­модовольное выражение с ее противной надутой физиономии. Она бы­ла дочерью подруги Одри.

– Все в порядке? – прокричал он. В ответ она небрежно кивнула. – Ты можешь сделать звук потише?

Она поискала глазами пульт управления. Вне себя от злости он вы­ключил телевизор; она посмотрела на него с обидой.

– Как дети? – он продолжал кричать, хотя в квартире наступила полная тишина.

– Спят, наверное. – Она испуганно поджалась.

Он поднялся на второй этаж, заглянул в комнату сына. Никола поко­сился на него отсутствующим взглядом и продолжал играть в «Tomb raider». Анжелика спала, сжав кулачки. Успокоенный, он спустился вниз.

– Вы ее купали?

– Не-а, забыла.

Он прошел на кухню, налил себе воды. Руки у него дрожали. На ра­бочем столе он увидел молоток. Пожалуй, пощечинами Жоанну не проймешь, лучше бы размозжить ей череп. Эта мысль занимала его еще некоторое время, потом сменилась другими, беспорядочно роившими­ся в голове. Уже в прихожей он с ужасом заметил, что все еще держит в руке молоток. Он положил его на маленький столик, достал бумажник, дал девчонке денег на такси. Она взяла их, пробурчав что-то похожее на благодарность. Сам того не ожидая, он захлопнул за ней дверь с такой яростью, что грохот раскатился по всей квартире. Да, жизнь его реши­тельно не клеилась. Бар в гостиной оказался пуст; Одри и за этим не в состоянии была присмотреть. При воспоминании о жене его передерну­ло; он сам удивился силе своей ненависти. На кухне он нашел початую бутылку рома: хоть что-то. Закрывшись у себя в комнате, он набрал по­очередно номера трех девиц, с которыми познакомился по Интернету, и все три раза наткнулся на автоответчик. Ушли, небось, все три тра­хаться для собственного удовольствия. Девицы, конечно же, были со­блазнительные, симпатичные, современные, но стоили две тысячи франков за вечер; в конце концов, это становилось унизительным. Как он дошел до такой жизни? Надо бы завести друзей, бывать в обществе, работать поменьше. Он вспомнил про клубы «Афродита», и впервые ему пришло в голову, что начальство может и не одобрить идею; обществен­ное мнение во Франции порицало сексуальный туризм. Можно было, конечно, представить Легану проект в смягченном виде; но Эспиталье не проведешь, он обладал пугающей проницательностью. А какой дру­гой выход? Ориентируясь на среднего клиента, они не выдерживали конкуренции с «Club Med», и Жан Ив готов был это доказать. Порыв­шись в ящиках письменного стола, он нашел свод корпоративных прин­ципов «Авроры», составленный десять лет назад ее основателями и вы­вешенный во всех гостиницах. «Дух 'Авроры' – это искусство сочетать традицию и современность, достижения гуманизма и полет фантазии в неустанном поиске совершенства. Работники 'Авроры', мужчины и жен­щины, – носители уникального культурного достояния: умения прини­мать гостей. Они знают национальные обычаи и обряды, благодаря ко­торым жизнь превращается в искусство жить, а самые обычные услуги – в волшебные мгновения. Это их профессия, искусство, талант. Творя прекрасное и делясь им, восстанавливая связь с самым главным, созда­вая пространство наслаждения, 'Аврора' несет по миру аромат Фран­ции». Он отчетливо увидел, что вся эта тошнотворная дребедень как нельзя лучше подходит для сети хорошо организованных борделей; тут можно попытаться сыграть на пару с немецкими туроператорами. Мно­гие немцы без всяких на то оснований продолжали считать Францию страной галантности и искусства любви. Если крупный немецкий туропе­ратор согласится внести клуб «Афродита» в свой каталог, это поднимет их на новую ступень; такого еще ни одной французской фирме не удава­лось. Он поддерживал контакт с Неккерманом, которому собирался продать клубы в странах Магриба; кроме того, существовала компания ТТЛ, отклонившая их предыдущее предложение, поскольку занимала прочные позиции в нижней части ценовой шкалы; возможно, их заинте­ресует более специализированный проект.

Он попробовал связаться с ними прямо в понедельник утром, и удача ему улыбнулась: Готфрид Рембке, председатель совета директоров ТТЛ, собирался в начале следующего месяца во Францию; в один из дней сво­его пребывания в Париже он готов был с ними пообедать. Если бы в ос­тавшееся до встречи время они изложили свой проект письменно, он бы его с удовольствием изучил. Жан Ив пошел сообщить эту новость Ва­лери: она только рот раскрыла. Годовой оборот ТТЛ составлял двадцать пять миллиардов франков, в три раза больше, чем у Неккермана, в шесть раз больше, чем в «Нувель фронтьер»; это был крупнейший в ми­ре туроператор.

Вся неделя ушла на то, чтобы подготовить технико-экономическое обоснование проекта. Значительных капиталовложений он не требовал: обновить кое-что из мебели, отделку помещений изменить, разуме­ется, полностью, сделать интерьер более «эротичным» – в документах они единодушно решили употреблять термин «галантный туризм». Но главное, они ожидали существенного сокращения расходов: не нужно организовывать спортивные мероприятия и развлечения для детей; не нужно выплачивать зарплаты дипломированным патронажным сест­рам, инструкторам по серфингу, специалистам по икебане, эмали или росписи по шелку. Жан Ив прикинул бюджет и с удивлением обнаружил, что с учетом амортизации и всего такого годовая себестоимость клубов снижалась на 25 процентов. Он пересчитал трижды, но результат полу­чался один и тот же. Между тем, он намеревался повысить тарифы на 25 процентов по сравнению с нормой по данной категории, то есть, грубо говоря, приблизиться к стандартам «Club Med». Таким образом, при­быль одним махом возрастала на 50 процентов. «Твой приятель – ге­ний», – сказал он Валери, когда она заглянула к нему в кабинет.

На следующую пятницу была назначена встреча с Готфридом Рембке. Накануне вечером Валери сделала себе расслабляющую маску и легла спать очень рано. В восемь часов, когда я проснулся, она была уже гото­ва. Выглядела умопомрачительно. На ней был черный костюм с очень короткой юбкой, туго обтягивающей ягодицы; под пиджак она надела кружевную сиреневую блузку, облегающую и кое-где просвечивающую, а под блузку – ярко-красный бюстгальтер, оставляющий наполовину от­крытой высоко поднятую грудь. Когда она села возле кровати, я обнару­жил на ней черные чулки и пояс. Губы она накрасила темно-красной по­мадой с фиолетовым оттенком, волосы забрала в пучок.

– Впечатляет? – спросила она с сарказмом.

– Еще как! Ох уж эти женщины… – вздохнул я. – Умеют себя подать.

– Это у меня официальный наряд соблазнительницы. Но я надела его еще и для тебя; я знала, тебе понравится.

– Вернуть эротику на предприятия и в учреждения… – пробурчал я. Она подала мне чашку кофе.

До самого ее ухода я только и делал, что смотрел, как она движется, садится, встает. Такой пустяк, но «впечатляло» – слов нет. Когда она кла­ла ногу на ногу, в верхней части ляжки появлялась темная полоса, отте­нявшая тонкость нейлонового чулка. Если она скрещивала ноги еще сильней, показывалась полоска черного кружева, а дальше – застежка пояса и белая плоть ляжки и основания ягодиц. Она меняла положение ног – и все исчезало. Наклонялась над столом – и я чувствовал, как тре­пещет ее грудь. Я мог бы любоваться ею часами. Такая простая, невин­ная, бесконечно блаженная радость; обещание счастья в чистом виде.

Встреча была назначена на час в ресторане «Ле Дивеллек» на улице Юниверсите; Жан Ив и Валери приехали на пять минут раньше.

– С чего начнем разговор? – волновалась Валери, вылезая из такси.

– Скажешь, хотим, дескать, открыть бордели для бошей, – Жан Ив устало улыбнулся. – Да не волнуйся, он сам задаст все вопросы.

Готфрид Рембке появился ровно в час. Они узнали его в ту минуту, как он вошел в ресторан и протянул пальто швейцару. Плотная, солид­ная фигура, лоснящийся череп, открытый взгляд, крепкое рукопожатие: в нем чувствовалась раскованность и энергия, он как нельзя лучше соот­ветствовал образу крупного предпринимателя, в особенности немецкого. Так и виделось: целый день на ногах, утром встает с постели одним прыжком и полчаса занимается на велотренажере, а потом в новехонь­ком «мерседесе» катит на службу, слушая по дороге новости экономики.