Тем не менее в районах, которые все еще были под властью хорватов, цены оставались относительно приемлемыми. Среди горожан Хорватии и жителей окрестностей появилась настоящая контрабандистская организация. Однако территория, которую контрабандистам приходилось пересекать ночью, хорошо охранялась сербами — в результате сотни человек были ранены, а многие даже убиты. Многих из них доставляли в Университетский Госпиталь, где работала Мадлен, нередко все двадцать четыре часа в сутки. Несмотря на такие условия, никто даже не думал бежать. Дуг был погружен в расследование постоянных убийств в городе, а Мадлен уже и не помнила, когда жизнь была иной. Они вместе жили в квартире Мурада. Мурад был журналистом раньше — теперь он работал ремонтником и приносил необходимые медикаменты и еду из тех мест, куда ни Мадлен, ни Дуг не могли позволить себе заявиться и просить что-либо. Мадлен с Дугом были друзьями и по случаю любовниками, спали вместе в кровати, некогда принадлежавшей родителям Мурада, которые за неделю до начала оккупации поехали к своим родственникам в Горадзд и назад не стали возвращаться. Порой, когда напряжение во время операции без анестезии или за пределами госпиталя становилось невыносимым, Мадлен могла поделиться этим с Дугом, и следующий за этим секс будет всегда кстати, не говоря уже о том, что это приносило хоть и временное, но облегчение. А Лондон казался совершенно потусторонней жизнью.

Однако... была и другая причина остаться. Мадлен никогда не испытывала такого внутреннего спокойствия, такой уверенности в том, чем она занимается и каковы ее будущие перспективы. Она нашла в себе источник энергии, с которым и близко не могло сравниться то ощущение счастья, что она испытывала раньше. В Сараево в этих невыносимых условиях она нашла себя. Среди охватившего всех страха и нарастающей грязи она чувствовала странное облегчение. Время от времени писала своим родителям и Амбер. Кто-то из рабочего персонала, доставляя необходимые медикаменты в госпиталь, приносил ей письма, если была такая возможность, и отправлял ее письма.

— Ненормальные! — Дуг оторвал взгляд от газеты, которую только что читал. Каким-то образом, несмотря на всю эту неразбериху, два ежедневных издания, «Освобождение» и «Вечерние Новости», все еще работали. Хотя Дуг едва улавливал смысл написанного.

— Мм?

— Просто не могу поверить! Постановка в Национальном театре двадцать пятого. Прямо в Рождество. Мы пойдем? — спросил он недоверчиво. Мадлен взглянула на него, улыбаясь.

— Да, — ответила она помедлив. — С удовольствием. Мне очень хочется туда пойти.

Он потрепал ее за плечо и отправился на кухню заваривать чай. Она посмотрела на свои руки. Они стали грубыми и мозолистыми. Суставы покраснели и болели. Ни крема для рук, ни послеоперационных лосьонов, ни теплых водяных ванн. Она вдруг улыбнулась, вспомнив Бекки. Та всегда тряслась за свои руки. Интересно, что она делает сейчас. Она не писала ей с тех пор, как... что ж, с тех самых пор, как умер Аласдэр. Печаль, огорчение и трудности не по части Бекки, так она считала сама. Хорошее времяпрепровождение — это как раз для нее. Мадлен нахмурилась. Бекки теперь тоже казалась кем-то из прошлой жизни.

Именно сейчас, лежа на своей потертой софе в Лондоне, Генри стал понимать, что, в общем-то, Бекки была права. Он был категорически против, когда впервые услышал об этом от нее, но теперь... что ж, может быть, не такая уж это и плохая идея, в конце концов. Через каких-то несколько дней он оставит Англию в прошлом и полностью посвятит себя новой работе — и новой жизни, как он надеялся, — там, где всегда жаждал жить. Снова дома. В Африке. Он увидел рекламу на последних страницах «Дейли телеграф» и обратился по ней. Его приняли на работу сразу же после телефонного звонка, предварительно проверив записи в Академии принца Эдварда. Он будет помогать одной немолодой паре англичан содержать гостиничные дома на их ферме, расположенной где-то между Чинхойи и маленьким городком Заве в двухстах километрах к северо-западу от Хараре. По иронии судьбы ферма находилась у подножия горы Флетчер. Там, как сказала довольная миссис Фэафилд, самое место для его работы. Заработную плату обещали давать по британским меркам, ему предоставят маленький коттедж, небольшие премии и шанс жить там, где он всегда хотел — дома. Он уволился с прежней работы в Эмиграционном консульстве в тот самый момент, как получил уведомление о приеме на новую работу. И ушел в тот же день. Он никогда не сетовал на эмигрантов. Но никогда не понимал, почему они стараются покинуть Африку — он же старался попасть туда.

И тут встал вопрос с Бекки. Она жила с ним, с тех пор как Чарли выгнал ее. Их отношения зависли в некой неопределенности, когда Чарли уже не угрожал им, вся страсть внезапно сошла на нет, все просто-напросто закончилось. Она казалась такой несчастной те первые месяцы. А Амбер, похоже, не смогла правильно принять эту новость. Она постоянно говорила, что ей нет до этого дела, но не могла понять, почему Бекки не рассказала ей все. Он должен был приютить Бекки; она бы скорее умерла, чем вернулась обратно к родителям без работы и без денег... что ж, ей ничего больше и не оставалось. Она переехала к нему, и теперь, после почти девяти месяцев, она стала неотъемлемой частью его дома. Мысли об Амбер... с этимчеловеком... убивали его и до сих пор приводили в ужас. Возможно, покинув страну, он сможет освободиться от них. Конечно же, он предупредил об этом Бекки. Она медленно и тихо ушла в спальню, закрыв за собой дверь, а ему, по правде говоря, не захотелось вставать и бежать за ней вдогонку.

Через несколько дней она все-таки пришла к нему со своей блестящей идеей. Почему бы ей не поехать с ним? Они бы вместе превосходно там устроились. У нее прекрасно получалось... готовить, создавать уют в доме, принимать гостей... она справится с этим. Она могла бы поехать на пару месяцев — деньги на билет займет у родителей; ему не придется на нее тратиться, а там они посмотрят, как все сложится. Все просто. Он начнет там новую жизнь. А ведь ему может стать скучно там, общаясь только с мистером и миссис Фэафилд... А вместе они справятся со всем; он смог бы показать те места его детства, о которых так много рассказывал ей; они ходили бы в походы... на пляж. Он не стал говорить ей о том, что Зимбабве не имеет выхода к морю, а следственно, и пляжа тоже.

Сначала идея напугала его. Он хотел избавиться от всех тех ошибок, что нажил в Англии, а не увозить их с собой. Но Бекки не стала настаивать, она просто попросила его подумать об этом. И, как бы странно это ни звучало, чем больше он размышлял, тем больше идея привлекала его. Она действительно умела настроить атмосферу в доме на нужный лад — те несколько месяцев, что она провела у него, были довольно сносными. Ее вещи незаметно заполонили всю квартиру: маленькие корзиночки с интересными журналами; книги в туалете, которые он сам неожиданно для себя начинал читать; ее косметика на полках. В одном из шкафов она нашла две старые простыни и сделала из них занавески на окнах в спальне; она срывала цветы в парке, что вниз по дороге, и ставила их на кухонный стол... да, она и вправду подходила для такого рода занятий. К тому же его вещи всегда были постираны, и он всегда находил что-нибудь съестное, когда возвращался домой.