Я откашливаюсь и, нервно постукивая пальцами, смотрю на счетчик, на котором, пока мы тянем время, быстро мелькают цифры.

— Ты действительно хочешь… поболтать за чашечкой кофе?

Лео мрачно смотрит на меня.

— Ладно. Ты права. Извини…

Он поправляет волосы, вздыхает и достает из бумажника две двадцатки.

Я мотаю головой, давая понять, что сама заплачу,

— Лео, у меня есть деньги.

— Ну и что?

По крайней мере, в этом Лео и Энди похожи: никогда не позволят девушке платить за себя. Энди всегда платит из рыцарских соображений, а Лео — из гордости. Он сует мне банкноты:

— Возьми!

— Этого много, — спорю я. — На счетчике еще только четырнадцать.

— Эллен, возьми деньги, — настаивает он. — Пожалуйста.

Я не хочу ссориться с ним из-за нескольких долларов, поэтому беру купюры и говорю:

— Ладно. Спасибо.

Он одобрительно кивает:

— Спасибо за все… Спасибо… за прошлую ночь.

Слова звучат сухо, но интонация выдает его. Это не просто слова, Лео и впрямь так думает. Ему было хорошо мной в самолете, так же как и мне с ним.

Таксист скептически смотрит на нас в зеркало заднего вида, потом выходит из машины и закуривает.

— Мы, наверное, производим странное впечатление? — спрашивает Лео.

Я нервно смеюсь:

— Пожалуй.

— Ладно, — продолжает Лео. — Так на чем мы остановились?

— Не помню, — отвечаю я, чувствуя головокружение и невыразимую грусть.

Лео смотрит куда-то вверх, потом на меня.

— Кажется, мы пришли к выводу, что тебе не стоит заходить ко мне?

— Кажется, так, — соглашаюсь я.

— Тогда пора прощаться — говорит Лео, пронзая меня взглядом. — Вот и все.

— Да, пора.

Лео медлит, как и тогда, в ресторане, и мне кажется, что он вот-вот обнимет или даже поцелует меня. Но он лишь улыбается как-то вымученно и грустно, а затем выходит из машины. Дверь захлопывается. Лео перекидывает лямку рюкзака через плечо, переходит улицу, торопливо направляется к своему подъезду и взбегает на крыльцо через две ступеньки сразу. Лео не оборачивается на прощание, просто толкает дверь и скрывается за ней. Когда такси отъезжает от дома Лео, у меня на глаза наворачиваются слезы, и я снова и снова мысленно повторяю его слова: «Вот и все».

Пока мы едем из Куинса в Манхэттен, я успеваю пережить целую гамму чувств: от уныния и одиночества до ностальгии и грусти, оттого что между мной и Лео все уже в прошлом. В то же время это представляется первым шагом на пути к исправлению и раскаянию. А когда я открываю дверь своей квартиры и вижу, как Энди в его любимой зеленой клетчатой пижаме сидит на кухне и тщательно намазывает маслом поджаристый тост, на меня накатывает невыносимое и самое что ни на есть искреннее чувство вины. Странно, но от угрызений совести становится как-то легче. Создается впечатление, что я не успела зайти слишком далеко и, следовательно, по-прежнему остаюсь верной женой.

— Привет, дорогая, — говорит Энди, бросая нож на стол и заключая меня в объятия.

Как же он рад видеть меня! Вдыхаю сладкий юношеский запах его тела, такой не похожий на мускусный запах Лео.

— Привет, Энди! — отвечаю я, чувствуя некоторую официальность обращения к мужу, ведь обычно супруги называют друг друга по имени, только когда ссорятся или зовут свою половину из соседней комнаты.

Я только усугубляю собственное паршивое состояние: вместо того чтобы радоваться объятиям мужа, спрашиваю его обвиняющим тоном, почему он не спит. Если бы не это, я бы легче адаптировалась к обстановке.

— Я скучал по тебе, — признается он, целуя меня в лоб. — Мне без тебя толком не спится…

Улыбаюсь и говорю, что тоже скучала, но подсознательное чувство, что я лгу, и на самом деле ни чуточки не скучала по мужу, заставляет меня не просто испытывать вину, а паниковать. Утешаюсь мыслью, что то же самое могло случиться, даже если бы я не встретила Лео. В конце концов, поездка была короткой и насыщенной, а в свободное от работы время я встречалась с сестрой. В конце концов, и фотографировала самого Дрейка Уоттерса! Да Боже мой! При таких обстоятельствах совершенно нормально не тосковать по мужу, это объяснимо. А тому, кто остается дома один, всегда тяжелее переносить разлуку, чем тому, кто уезжает. До сих пор я всегда по-настоящему тосковала по Энди, когда он был в командировках.

— Проголодалась? — спрашивает Энди.

Киваю, думая, что это тоже вполне закономерно, когда за бессонную ночь съедаешь только упаковку арахиса.

— Вот попробуй, — говорит он, протягивая мне тост.

— Нет, это твой, — твердо говорю я.

Даже у аморальности должны быть границы. Одно дело — всю ночь держаться за руки с бывшим парнем во время романтического перелета, и совсем другое — отнимать тост у голодного мужа.

— Бери, — настаивает Энди, нанося на тост сиропом букву «Э».