Отогнав грустные мысли, вновь погрузила руки в холодную воду. Сначала тяжело было мыть десятки тарелок в одном тазике, но потом наловчилась.

Глиняные кружки, глиняные тарелки, деревянные ложки, металлические вилки, ножи... Несколько горшочков из-под рагу - и всё, можно поесть. Сегодня настоящее пиршество - среди объедков есть мясо.

– Иранэ, месиру!- заглянув на кухню, крикнула подавальщица.

Это Грета. На её груди помещаются восемь пивных кружек.

Так, значит, кто-то что-то пролил в зале, и мне нужно подтереть. 'Меси' - это комната. 'Месиру' - большая комната, то есть обеденный зал.

Отложив в сторону мыло и ветошь, наполнила ведро водой и поспешила наводить чистоту. Надеюсь, в этот раз меня ни за что не ущипнут, хотя поза располагает: головой вниз, тем самым местом кверху.

Посетителей было много. Кто-кто смеялся, чокаясь кружками, кто-то похрапывал, уткнувшись в тарелку, кто-то ел молча, кто-то спорил - словом, всё, как обычно.

Указывать, что и где вытирать, не потребовалось: винное пятно на полу заметила сразу. Битую посуду уже убрали, а Грета меняла скатерть.

Тихонько, стараясь не беспокоить посетителей, прошмыгнула к столу и принялась за работу.

Хочешь, не хочешь, а поневоле слушаешь и смотришь по сторонам. Так, скользя взглядом по лицам, заметила примечательную парочку: двух мужчин. Один из них сидел, второй стоял. И на шее у него был ошейник. Самый настоящий, железный, поверх воротника куртки. Рабства в этой стране, вроде, не существовало, поэтому я поневоле не сводила глаз с этой парочки, не забывая драить пол. К счастью, они не замечали столь пристального внимания, а то с этим строго: женщина - сама скромность. А прислуга - скромность вдвойне.

Да, кому рассказать - без пяти минут дизайнер работает уборщицей! До этого я и профессию продавца считала неподходящей для лица с высшим образованием (ну, почти высшим, один год всего оставался), а теперь с радостью бы встала за прилавок и приветливо улыбалась. И уж точно не носила бы те обноски, которые перепали с барского плеча, то есть от подавальщиц и хозяйки.

Мужчина в ошейнике стоял ко мне лицом, поэтому сумела хорошо его рассмотреть. Тёмно-рыжий, с вьющимися волосами до плеч, будто у ролевика или певца. И бородка - будто плевок, сбрил бы или отрастил нормальную. Молодой, мой ровесник, наверное. Одет как большинство посетителей, то есть нормально, а не в колготки и шорты. Скромненько так, неприметно.

У второго видела только спину и руки, но и по ним быстро определила, что деньги у мужчины водились. А, может, и титул. У хозяина таких перстней и вышивки серебряной нитью по воротнику куртки не было. Только что такой важный господин делал в нашем заведении? Оно, конечно, не кабак, тут я не ошиблась. Захаживали к нам бюргеры и состоятельные ремесленники - публика приличная по средневековым меркам. Но тут явно человек иного склада.

Внезапно поняла, что рыжий смотрит на меня, и тут же уткнулась носом в тряпку. Быстро протёрла пол насухо и поплелась обратно на кухню.

Спину свербело: не иначе кто-то буравил взглядом. Даже догадываюсь, кто.

Мысленно сложила пальцы крестом. Только не надо гневных воплей: 'Иранэ!' и очередных объяснений, как себя нужно вести. Они экстремальные: макнут лицом в воду, покажут на булькающую тебя и на зал, снова макнут. То есть молчи и знай своё место. Сейчас, правда, я и на словах понимала, что значит: 'Иранэ, шелон а роста! Ракон сиё, иторисон!'. В переводе на русский: 'Ирина, пошла на кухню! Работай молча, не смотри!'. Забавно, отрицание тут образовывали при помощи приставки 'и'. То есть 'иторисон' - 'не смотреть', а 'рисон' - наоборот, гляди в оба. Когда с головой погружаешься в языковую среду, азы схватываешь быстро.

Обошлось. Спокойно вылила ведро, прополоскала тряпку и вернулась к посуде.

Спать, как обычно, легла самой последней. Устроилась в своём углу, свернувшись комочком, и забылась до предрассветного часа.

Ночью мне снились родители, Даша, Женя, Денис. Милые обычные сценки, только теперь они вызывали умиление. Кажется, я видела нашу старую квартиру с окнами в двор-'колодец', маму с кипой тетрадей, отца, чистящего картошку.

Даша и Женька сидели на улице, ели мороженое. А Денис... Я просто слышала его голос, не разбирая слов.

Проснулась раньше срока, когда на кухне ещё царили тишина и полумрак. Перед глазами всё ещё стоял давешний сон.

Села, обхватив руками колени, и гадала, что сейчас делают родные. Я часто вспоминала о них в первые дни, представляла, как Денька обзванивает всех моих подруг, обшаривает вдоль и поперёк клуб. Потом пишет заявление в полицию. Родителям не говорит, чтобы не расстраивать. Хорошо, что я живу отдельно, а то бы у папы случился инфаркт.

И теперь я - 'пропавшая без вести'. Висят мои фотографии на стендах 'Их разыскивает милиция', их показывает по ТВ Игорь Кваша. Или Денис мои фото на столбах расклеил? А что, тоже выход. Только, увы, бесполезно: из иномирья в нашу страну никто не заглядывает, разве что та ведьма. Только сомневаюсь, что эта стерва кому-то что-то расскажет.