– Да на что он тебе?

Посмотрев на нее парой мутных безжизненных глаз, тот мотнул головой:

– Для тебя. Я вчера с ним полночи возился. Зубами в кровать затащил.

– И зачем мне топор? Скоро лето, поленья не надо колоть...

– Расколи этой псине башку, – устремив в пустоту отрешенный невидящий взгляд, еле слышно промямлил хозяин. – Еще раз пристанет, ты череп ему расколи. Сам я встать не могу, расколи за меня.

Ци Юнь с мертвенно бледным лицом запихнула топор под кровать и, поднявшись, взял ась как ни в чем не бывало выравнивать ком одеяла:

– Я вижу, твой ум помутился, отец. Ты спокойно лежи, о семейных делах не заботься. А с ним я управлюсь.

– Он рода нашего «зловещая звезда». Не погасим ее, и род Фэн канет в бездну несчастий, – хозяин с мучительным вздохом сомкнул докрасна воспаленные, с мутными бельмами на роговицах глаза. – Это жадность моя. Ведь пираты-то золотом л яна [13] четыре всего запросили. Я дал только два...

– Прекрати! – сдвинув брови, Ци Юнь перебила отца. – От всех вас уже душу воротит.

– Я просчитался, впустив его в дом, – продолжал изливать разъедавшую сердце досаду хозяин. – Я же не знал, это бешенный пес: бей, лупи – всё равно не прогонишь. Я же не знал, это злая звезда. Рано ль поздно он сгубит лабаз.

– Ну и пусть его сгубит! – Ци Юнь, размахнувшись, в безудержном гневе разбила полночный горшок о ступени крыльца. – Хоть спокойнее станет. Я больше не вынесу жизни такой. Выйду замуж, вы кучу вонючую сами сто лет разгребайте.

Таскавшие рис от тележек в амбар работяги вдруг п одняли гам. Из мешка вместе с рисом на кучу зерна выпал мертвый ребенок. Большие в заплатках штаны, вздутый мяч обнаженного брюха, синюшнее с красным отливом лицо, ледяные оплывшие члены. В сведенных горст ях чуть присыпанный зернами трупик сжимал свежий рис.

Прослышав в чем дело, в амбар заявился У Л ун. Опустившись на корточки у бездыханного тельца, он всунул без тени испуга на смуглом лице большой палец ребенку меж губ. Растворившийся рот был набит пожелтевшими зернами риса. Потыкав рукой в потерявший упругость живот, У Л ун тихо промолвил:

– От риса сырого до см ерти раздуло: сожрал пол мешка.

– Вот несчастье! – у кучи зерна бестолково топталась Ци Юнь, не дерзавшая даже взглянуть на недвижное тело. – В мешок-то забрался зачем?

– Чтобы есть, – обернувшись к Ци Юнь, У Л ун вперил в нее жесткий взгляд. – Он голодный был, что тут не ясно?

– Так вынеси вон побыстрей! – Ци Юнь, выйдя во двор, оглядела торговую залу. – В мешок только сунь: покупатели все разбегутся.

– Да где тебе, дуре, понять. Ты хоть день голодала? – У Л ун запихнул труп в мешок, водрузил груз на плечи, направился к выходу.

– В ров его выбрось, – вдогонку велела Ци Юнь. – И смотри, чтоб никто не увидел.

– Чего суетишься? Ты что ль удавила его? – огрызнулся кипевший от злости У Л ун. – Его рисом раздуло. Понятно?

Испускавший холодный дух смерти мешок тяжелел с каждым шагом. Добравшись до рва, У Л ун сбросил его на траву, напоследок решив еще раз оглядеть труп ребенка. У Л ун распустил бичеву, отвернул мешковину, и перед глазами предстало спокойное, темно-пурпурных оттенков лицо. Захлебнувшийся рисом малыш, может статься, и ты убежал из залитого мутной водою селения Кленов и Ив? Сжав в руках ледяную головку, он, словно желая навеки запомнить ее жуткий вид, еще долго смотрел в мертвый лик малыша. Наконец, приподнявшись, У Л ун оторвал неподъемный мешок от земли, и еще один труп канул в мутное чрево забитого мусором рва. У Л ун думал, что вешние воды вольются в Великий Поток [24] , и малыш, обретя «погребенье в утробах прожорливых рыб», будет вечно скитаться средь бурной стремнины.

У Л ун, свесив голову, плелся по улице Каменщиков. Бубенцы старой пагоды громко звенели на сильном ветру, окруженный толпою работник закусочной жарил воробушков в старом казане – всё в мире как прежде. У Л ун засопел, оттирая полою глаза.

– Эй, У Л ун! – закричала из лавки Чжи Юнь, накупившая рисовой выпечки. – Ну-ка домой помоги отнести.

Не расслышав, тот плелся, как прежде, с опущенной вниз головой, со скривленными набок плечами. Чжи Юнь еле-еле его догнал а:

– Ты поможешь мне, нет?

У Л ун, словно очнувшись от сна, посмотрел на Чжи Юнь, облизал пересохшие губы:

– Не знаешь, людей сколько в день умирает?

Чжи Юнь обомлела: У Л ун походил на того, кто гуляет во сне, и вдобавок в глазницах его набухали тяжелые капли.

– На кой тебе это? Откуда мне знать? Я, по-твоему, кто? Преисподней владыка?

«Девять приемов лекарственных трав» не несли облегченья. Напротив, владельцу лабаза Большого Гуся с каждым днем становилось всё хуже. От частых запоров иссохшее тело причудливо вздулось – жизнь теплилась в нем, как свеча на ветру. Он ещ ёоткрывал впалый рот, когда младшая дочь подносила дымящийся темный отвар, но лекарство стекало на шею: хозяин забыл, как глотать. Обтирая рукой подбородок отца, Ци Юнь осознавала, что дни его можно исчислить по пальцам.