Дарсан шагнул внутрь, и как-то слишком резко и быстро оказался около кровати. Ноздри его хищно раздувались.

– Ты вся им воняешь!
– прорычал он.

Я пожала плечами, стараясь не коситься на обнаженное лезвие.

– Неудивительно.

Кажется он подавился словами, которые собирался сказать. На всякий случай я отодвинулась подальше от него и напомнила:

– Я не давала тебе разрешения прикасаться ко мне, если ты помнишь.

– Помню, - медленно отозвался он, глядя на меня в упор.
– Все я помню. А вот ты, кажется, забыла, что принадлежишь мне!

– Я принадлежу своей семье, соль-терро. Но никак ни тебе и не твоему дракону. Значит, и делать могу, что мне угодно, а не чего хотелось бы тебе.

– Что угодно - даже трахаться с этим недоноском?!

– Даже, - маска безразличия не слетела и тогда, когда он в ярости врезал кулаком по стене, да так, что кровь в стороны брызнула. Спокойно. Пусть бесится, на здоровье, мое спокойствие это не должно колебать.

– Ты...
– он задохнулся, зажмурился, вскинув руки к лицу. Разжал пальцы и кинжал с грохотом упал на пол, соль-терро и не заметил.
– Я требую свои восходы. Все.

Что?! Нет!

– Нет.

– Да. Прямо сейчас!

– Я не могу так надолго покидать дворец.

– Мне все равно. Я требую своего по праву.

Слезы обожгли глаза, я поспешно отвернулась. Ненавижу его, ненавижу, ненавижу!..

– Предупрежу мать.

В горах у Дарсана был свой дом. Большой, каменный; не дом, а крепость - там мы проводили его законные восходы. В последний раз я опрометчиво пообещала ему девять суток... Дура. Конечно, у меня есть одно его Слово, но тратить его так неразумно, всего лишь из своей ненависти, я не имею права, это глупо и неразумно. Помнится, он обещал не требовать их разом... да-да, всего лишь еще одно несдержанное обещание.

Мать ничего не смогла сделать, да я и не надеялась. Соль-терро в своем праве. Андарран завидев нас с Дарсаном на посадочной площадке, ликующе взревел, потом полез ластиться как игривый щенок, причем ко мне. Я отшатнулась.

– Милая...

Рот наполнился кровью из прокушенной губы - нет, я не стану плакать. Ненавижу бессилие.

Андарран приблизил ко мне свою исполинскую морду, зеленые глаза ярко горели.

– Не бойся, милая. Он ничего тебе не сделает.

Дарсан все еще злился, я кожей ощущала его ярость, но он уже взял себя в руки. Наверное, понял, что перегнул палку, но от своих слов теперь не откажется. Ненавижу.

Надо мной развернулось одно драконье крыло, защищая от ветра, пронзительно холодного. Я вывернулась из-под него, и снова подставила онемевшее от холода лицо под ветряные порывы - мне казалось, что так боль уменьшается. Потом расстегнула плащ, и почти застонала от смеси облегчения и холода - ветер мгновенно выстудил все тепло, да и немного его было.

Дарсан возился, пристёгивая к драконьей сбруе седло для меня, ему самому ничего подобного было не нужно. Дракон волновался, я слышала, как хлестал его хвост по камню площадки, и пусть. Ничего не хочу. Замерзнуть бы вот так, чтобы насовсем, чтобы ничего больше...

– Съерра! Застегни немедленно плащ, заболеешь!

Заткнись. Ненавижу твой голос, всего тебя ненавижу...

Его руки легла на мое плечо, я, не раздумывая, рванула в сторону:

– Не трогай меня.

Сейчас я могу только просить, ведь он в своем праве. Это право для того и придумали, чтобы хоть иногда не было различий между соль-арэо и ее консортом, чтобы она не могла приказать...

Заревел дракон. Дарсан так и стоял с протянутой рукой, и в глазах его медленно рождалось понимание.

– Милая, ты... меня боишься?

Что мне делать? Зажмуриться, скрывая от него свои мысли? Только так. Я не имею права ни на что другое...

– Милая?

– Просто не трогай меня.

Это не страх, это ненависть. И бессилие. И безнадежность. Все то, что Дарсан успешно порой в себе воплощает.

– Хорошо, не стану. Застегни, пожалуйста, плащ, и капюшон надень.

Пальцы не слушались, так что застежка щелкнула, застегиваясь, далеко не с первой попытки. Ненавижу тебя, соль-терро...

– Садись.

Я развернулась. Седло крепится в ямке у основания драконьей шеи - там, где чешуя гладкая, и не имеет острых шипов. Сейчас дракон лежал, подобрав под себя лапы, и до веревочной лесенки, спускающейся с седла, вполне можно было дотянуться, если хорошенько постараться.