Приезжаю я в роддом и говорю:

— Выписывайте меня немедленно!

— Как? Вы же хотели остаться? Мы готовы еще вас подержать!

— Выписывайте немедленно!

Домой я возвращаться не собиралась. Позвонила Андрею Л-ву:

— Андрюша, я могу сейчас приехать из больницы к вам и пробыть у вас какое-то время?

— Конечно.

Вот что значит настоящий друг.

Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по-прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.

Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека — образ-фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц-мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.

Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.

Переменам в себе я обязана тем, кто не боялся поддерживать меня в те трудные дни. Я поняла: есть люди, на чью помощь я могу рассчитывать. Прошу заметить: и Оля Герасимова, и Андрей Л-в в своей профессиональной деятельности в то время были зависимы от Шуйского. И это не остановило их, когда мне потребовались помощь и поддержка. На моем трудном пути не раз встречались люди, которые, несмотря на власть Шуйского, на те возможности мстить, которыми он обладал, не боялись спасать меня и моих детей.

Уверенный в себе, мой супруг ни о чем не подозревал. Я сказала водителю:

— Мы едем к Л-вым.

Он без слов меня туда отвез. Саша, водитель, всегда мне помогал и никогда не выдавал меня Шуйскому.

Я не хотела его подставлять под удар, поэтому предложила:

— Саша, ты скажешь Шуйскому: я тебе приказала остановиться в определенном месте. Ты послушался. А дальше я вышла из машины и скрылась в неизвестном направлении.

Водитель привез меня к Л-вым, и я отпустила машину.

Целый месяц, до самых родов, я жила у Л-вых.

Неудобно было ужасно.

Скоро рожать. А денег у меня ни гроша. За роды заплатить нечем. Пеленки-распашонки купить не на что! Чего там, питаюсь на чужие деньги! Я, известная певица, жена знаменитого продюсера, живу на милости чужих людей.

И тут я вспоминаю: существует контракт на мое имя, заключенный с ЦКБ. Ура!

Поехала в ЦКБ и смогла договориться с Еленой Николаевной Зарубиной, главным врачом, об аннулировании контракта и возвращении мне всех внесенных за мои будущие роды денег. Я сказала Елене Николаевне честно:

— У меня патовая ситуация — с мужем я сейчас развожусь. Денег у меня нет абсолютно. Этот контракт, оформленный с вашим учреждением на мое имя, — единственные средства, которыми я могу располагать. Мне нужно его аннулировать.

Она пошла вместе со мной в коммерческий отдел. Тут следует напомнить: между двумя событиями — заключением контракта с роддомом ЦКБ и моим визитом туда, чтобы его ликвидировать и вернуть деньги, — случился дефолт. Мы внесли что-то около полутора тысяч долларов в рублевом эквиваленте, а получила я примерно пятьсот. Но и им я обрадовалась! Составила целую смету, как их потратить. Пятьдесят долларов, помню, я ассигновала на пеленки и распашонки. И главное — теперь я точно не умру от голода.

Посчитала я, посчитала и, спокойная и умиротворенная, легла спать. Ночью просыпаюсь, как от толчка. Господи! Да у меня же в Крёкшино море детских вещей осталось! Я и Тёмкину коляску еще никому из «наследников» — детей друзей — не отдала! Опять радость! Только всего-то: надо съездить в Крёкшино и все это богатство забрать.

Я звоню няне и говорю:

— Машечка, милая, пожалуйста, возьмите детей и погуляйте с ними подольше. Мне надо детские вещи из дому забрать. А то новорожденного вообще не во что будет одеть и некуда положить!

А на улице осень, уже сыро, холодно. И вот Маша моя принялась расхаживать вдоль платформы у станции с Аней и Тёмой, а я, как воровка, спешно бросилась к нашему с Шуйским семейному очагу.

Я, как Штирлиц, пришедший на явочную квартиру, созвонилась с Машей, убедилась: в Багдаде все спокойно, шейх и повелитель отсутствует. Шел последний месяц моей, третьей по счету, беременности.

Сколько я за час вынесла из дому и кладовки — масштабы «ограбления» не снились Али-бабе и сорока разбойникам в счастливых снах! Когда няня зашла в кладовку, она просто ахнула! Она до сих пор не может понять, как я все это умудрилась вытащить на своем пузе.