Учителя и завучи сперва пытались спорить с новой модой, но скоро махнули рукой: конечно, чересчур пестро и не способствует дисциплине, зато дешево, а против этого в наше время не поспоришь. К тому же, разноцветье ребячьего племени придавало городу праздничность и повышало у жителей настроение. А это в наше трудное время тоже полезно.

Жители Города радовались. Лишь “малосольные” презирали мальчишек в юнмаринках и, в случае чего, не давали спуску…

Оська свою белую с синим юнмаринку в этом году еще не надевал. Давно пора бы, да самому искать ее в шкафу, стирать и гладить было лень, а мама и Анка постоянно заняты. И теперь он — в разлохмаченных у колен штанах из пыльного вельвета и в мятой клетчатой рубашке со следами газетной краски, с торчащими из-под бейсболки космами — мог бы сойти за “малосольного”.

Но во-первых, среди “малосольных” не было единства — чужака любой степени “солености” они не признавали за своего и могли поколотить. Во-вторых, “малосольные” не торговали газетами. По крайней мере, газетой “Посейдон Ньюс”. Тетя Руся на дух не переносила всякую шпану и ни за что не выдала бы такой ни единого экземпляра. Ну, и кроме того… как ни рядись. а по повадкам все равно видно, кто есть кто. Поймают в каком-нибудь Батарейном или Шкиперском переулке, надают по шеям, а что будет с газетами — подумать страшно.

И все же Оська решился: время поджимало. На электронных часиках (давний отцовский подарок) было уже 00.04, миновал полдень.

Оська рванул вниз по трапу среди побеленных ракушечных заборов (трап назывался “Фонарный спуск”), проскочил два переулка на дне балки. Запыхавшись, взбежал по Сухарной лестнице. Сердце под прижатой газетной пачкой прыгало и хотело выскочить. Зато опасность, кажется, миновала. Оська торопливо прошагал по людной улице Повстанцев, свернул на Малую Портовую и оказался у Девичьей ротонды.

Это была круглая площадка с белой колоннадой. Она располагалась над обрывом.

Отсюда видны были причалы, краны, пакгаузы, рельсовые пути с вагонами — все обширное портовое хозяйство с разноцветьем теплоходных труб и флагов. А дальше — громадная синева. И круглые облака. И чайки…

Но Оська лишь пару секунд любовался привычной картиной. Он сразу увидел, что “Полнолуние” уже подваливает к причальной стенке.

От Девичьей ротонды зигзагами уходила вниз ракушечная лестница. И Оська поскакал по ней —быстро, но осторожно, чтобы кожаные подошвы не скользнули по стертым ступеням.

Лестница не сразу привела к причалу. Был еще проход между глухими каменными стенами, который назывался Второй Портовый переулок. Он привел к решетчатому забору с воротами. У ворот дежурил усатый дядька в морской фуражке и синей форменной куртке. Это был дядюшка Оськиного соседа и одноклассника Эдика Тюрина. Когда-то Оська и Эдик были крепкими друзьями, а потом… Ну да ладно. С Эдькиным дядюшкой у Оськи сохранились прекрасные отношения.

— Дядя Лёня, здрасте!

— Привет, привет, носитель печатного слова! Проникай. Только с оглядкой. Особо опасайся тех, кто в коричневом камуфляже…

— Это кто такие?

— А ч-черт их разберет. Прислали для дополнительной охраны. То ли муниципальная дружина, то ли национальный легион. Столько их развелось… В общем, бди.

— Ага, буду бдить! Я побежал!

Хлебный причал не числился среди главных. Лайнеры и заморские сухогрузы здесь никогда не появлялись. В давние времена сюда приходили парусники с пшеницей и ячменем из разных южноморских портов. Говорят, ведущая от причала дорога зеленела от проросших между камнями семян. Сейчас на ней тоже хватало зелени, но это была обычная трава. А у причала швартовались суда местных линий и портовой службы. Ничего интересного… И все же Оське здесь нравилось.

Это место сохранило уют нешумных гаваней прошлого века. Кирпичные портовые постройки с закругленными углами и узкими окнами были похожи на старинные форты. В густой сурепке и приземистом дроке доживали свой век разлапистые якоря-пенсионеры.

Причал никогда не был военным, однако по сторонам выщербленной лестницы стояли две могучие корабельные пушки — памятники Первой осады. Кто их здесь поставил и зачем, было неизвестно. Видимо, так, для романтики. Собранные из плах лафеты были изъедены древоточцем, чугунные стволы — в ржавых оспинах. Пушки давно спали и не помнили про штурмы и абордажи. В правой пушке селились воробьи, а в левой обитал портовый кот Моня. Был Моня велик размерами и упитан, однако нрав имел деликатный. Воробьев-соседей не обижал, жил с ними по-приятельски.

Сейчас кот грелся под солнышком у левой цапфы ствола.

— Моньчик, здравствуй! — Надо было бы погладить котяру, да руки заняты газетами. Оська взбежал по ступенчатому лафету к стволу, оседлал теплое от солнца орудие. Вынул правую ногу из расхлябанной сандалеты (она осталась на приступке лафета). Голой ступней погладил кошачью спину. Моня благодарно муркнул, встал, выгнулся, потерся щекочущим боком о мальчишкину ногу.

— Будем торговать?

— Мр-р…

“Полнолуние” уже подвалило к пристани. Матросы тащили канаты с петлями-огонами к чугунным кнехтам. Судно вообще-то небольшое, но когда рядом — великан. Высокие черные борта, белая, с трехэтажный дом рубка, широченная желтая труба с синей полосой и белой буквой “Р” в черном круге… Вот уже трап спустили, показались первые пассажиры.