— Ну и что? Только не утешай, мне утешения сейчас — нож острый…

— Ховрин, честное слово, здорово.

— Я же сказал: не…

— Я не утешаю! Я честно говорю! Но не в этом дело…

— А в чем?

— Ховрин, ты откуда все это узнал?

— Прочитал в Морской библиотеке. Наткнулся на воспоминания одного офицера из армии противников, участника той войны. Его рассказ перевели у нас в начале двадцатого века, когда отмечали пятьдесят лет с окончания Первой осады… Ну, использовал этот материал, а немало и придумал. Потому и не знаю: очерк это или повесть…

— А что было дальше, знаешь? Ну, с Даниэлем, с Витькой?

— Откуда? Разве что поднапрячь мозги и тоже придумать?

— Придумывать не надо! Ты не слышал про бриг “Даниэль”?

— Про… какой бриг? — Ховрин медленно поднялся.

Оська сел рядом и начал рассказывать все. Про Норика, про Цепь, про Сильвера, про его истории о парусном судне “Мальчик”.

— Только капитана Сильвер называл не Астахов, а Остапов. Так ему послышалось…

Они долго еще говорили о всех этих делах. Потом Ховрин сказал, что отвезет Оську на машине домой.

— Нет уж! Можешь на меня злиться, но лишняя беда тебе ни к чему. Остановит патруль, а от тебя… как из ресторана.

— Ну тогда хоть провожу до автобуса.

На остановке Ховрин еще раз напомнил:

— Значит, завтра в два, в редакции. И сразу едем к твоему Сильверу.

— Только больше не пей. А то как поведешь машину? — И смягчил суровые слова, щекой тронув рукав Ховрина.

Дома никого не оказалось. Ну, Анка на дежурстве. А мама?

Самолет отца улетал в шестнадцать десять. Если вылет задержится, мама попрощается с отцом и после шестнадцати все равно поедет домой, так она обещала Оське. Ну, пусть не сразу, а где-то через полчаса сядет она на автобус. Ну, пусть еще всякие задержки. Но все равно в шесть-то часов вечера мама должна была оказаться дома! Тем более, что знает Оськину слабость — как не любит он по вечерам быть в квартире один…

А сейчас часы показывали без четверти восемь.

Оська посидел у черного окна. Походил из угла в угол. Звенела тишина. Звенела тревога. Сильнее, сильнее, нестерпимее.

Ну, что же случилось?

Какой идиотский у них дом, ни у кого из соседей нет телефона!

Раньше можно было побежать к Эдьке, позвонить от него… Хотя куда звонить? В аэропорт? Не находится ли там среди провожающих Маргарита Петровна Чалка, о которой тревожится сын Ося? Или в дорожную службу: нет ли в последние четыре часа несчастий с автобусами? Да кто станет отвечать мальчишке…

Неизвестность — это пытка, это проклятие! Это самое подлое изобретение дьявола, если он есть. А он, кажется, есть… Но ведь Бог тоже есть! Господи… — Оська вспомнил, опять взялся за шарик.

Мама появилась в половине десятого.

— Заждался, Осик? Понимаешь, на дороге оползень. Пришлось всем пассажирам толпой идти два километра по раскисшей дороге до станции Ахчидол, на электричку. Да там еще ждать… Ты не ужинал? Сейчас я сделаю омлет, чай заварю…

Оська слушал с каменным лицом.

— Осик, да ты что? Ну, кто же виноват! — Она думала, он сердится. А он сдерживал слезы. Не просто слезы — рыдания…

Не сдержал. Выскочил в прихожую, сунулся лицом в одежду на вешалке.

Мама вышла, повернула его, прижала к себе.

— Ну хватит, хватит. Ведь ты уже большой…

— Ну и что… же… что… большой… Ховрин вот тоже… большой… а, думаешь, не плакал?

— Боже, а что с Ховриным?

Потом он, конечно, успокоился. Поужинал. Даже телевизор посмотрел. И наконец лег.

Мама помедлила, пришла к Оське, прилегла рядом. От нее пахло чуть-чуть духами, влажными волосами, порошком для мойки посуды… и вообще мамой.

“Господи, неужели и она тожекогда-нибудь?.. — Но с небывалой силой Оська скрутил и отбросил эту мысль. Повозился и прошептал:

— Мама… она говорила мне “Ос е нька”…

— Маленький ты мой…

— То “большой”, то “маленький”, — вздохнул он.

— И то, и другое… А что, Анна Матвеевна была очень старая? Или болела?

— Не такая уж старая. Старики до девяноста живут, а ей шестьдесят пять… У нее сердце… Ховрин говорил: “Она его на меня всё истратила, всю жизнь изводилась: “Как там мой Яшенька?” А я разве думал про нее, когда лез везде очертя голову?..” Так он сказал.

— Я ведь тоже сегодня за тебя страдала. Понимала, что беспокоишься… А тут как назло — две электрички проскочили напроход, не остановились, хотя обязаны были по расписанию… Несколько мужчин уже начали агитировать: чтобы третья не проскочила, давайте перекроем линию!