— А я так и смотрю. А ты как думала? Я и на тебя так же смотрел, хотя ты, конечно, не наяда… Ай! — Это потому, что Анка ухватила его за локоть и дала крепкого шлепка.

— Господи, какое счастье, что Василий Юрьевич приезжает! Уж он-то за тебя возьмется…

Василий Юрьевич был отец.

— Когда приезжает?! Чудовище! Говори немедленно! А то…

— Через пять дней. Пришла радиограмма…

— Анечка! — Оська повис у нее на шее и чуть не уронил. — Я тебя люблю! Я тебя так люблю, больше, чем твой Гайчик!.. Ну ладно, ладно, не больше, а так же!

Он получил еще один шлепок и, радостно сопя, предложил:

— Хочешь, наколдую, чтобы он любил тебя крепче всех до старости? И чтобы скорее получил квартиру! И чтобы у вас было двенадцать детей — розовых, здоровых, как в рекламе о памперсах… Ну, хорошо, не двенадцать. Сколько скажешь, столько и наколдую. А ты мне за это сейчас выстирай юнмаринку. Хорошо? И погладь. А то она где-то с прошлого года перемазанная, мятая валяется.

— Сам ты мятый и перемазанный! Мы с тетей Ритой еще в марте генеральную стирку провернули. Возьми в большом шкафу, на средней полке…

— Анка, я тебя правда люблю, хотя ты и Чудовище!

Юнмаринка пахла… да, летним ветром, честное слово. Она стала чуть покороче, но по-прежнему была просторной. В невесомой этой одежонке Оська ощутил новый приступ радости. Этакую крылатость.

— Анн е т! У тебя есть жетон для автомата?

— Еще и жетон ему…

И все же она принесла жетон.

— Держи, обормот… И еще вот это. Забыл про него, а потом будешь спрашивать.

— Ох… — Это был металлический барабанщик. Оська и правда забыл о нем. Осенью оставил в кармане юнмаринки — и с концом.

— Маленький ты мой, прости меня…

“Может, все зимние невзгоды от того, что я забросил этого ольчика? Конечно, есть шарик, но старых ольчиков забывать нельзя. Как старых друзей… А кроме того, он ведь барабанщик, как Даниэль”.

Нет, солдатик не был похож на Даниэля. Прямой, с барабаном, с крошечным неразличимым лицом. И все-таки, все-таки…

Ноги барабанщика-малыша были теперь без подставки, чуть согнутые, исцарапанные кромками замочной скважины…

— Я тебя вылечу. А пока иди в карман, будем снова вместе…

С автомата у булочной Оська позвонил в редакцию.

— Ховрин! Привет!

— Я работаю.

— А я про работу и звоню! Послушай! Помнишь, ты писал, как Даниэль выбросил медаль? Это по правде было или ты придумал?

— Ну… так сказать, доля авторского воображения. А что? Разве плохая деталь?

— Замечательная! На том бастионе, у рынка, ребята в самом деле нашли такую медаль! Среди камней!

— Ух ты! Можно будет взглянуть?

— Можно!

— Любопытно… Хотя, конечно, это просто совпадение. Мало ли кто из солдат мог ее потерять…

— А может, твое воображение было правильным! Бывает, что сперва воображение, а потом правда!

— Оська, — вдруг сказал Ховрин. — Норик нашелся, да?

Ховрин давно все знал про исчезнувшего Оськиного друга. Но как он догадался сейчас?

— Ты будто сквозь стены видишь…

— Чего там видеть, если ты булькаешь от радости. Приводи его ко мне, познакомимся.

— Ховрин, в редакции есть книга Свода сигналов?

— М-м… не знаю. Посмотрю.

— Посмотри в ней, что значит двухбуквенный сигнал И Эн…

— Именно так? А не Эн И?

— Не-ет! Норик же был на Цепи сверху, надо мной!

— Но ты говорил, что он совсем желтенький, юнмаринка “Кэбек”…

— Это в прошлом году! А сейчас “Индиа”!

— А вы что, и сейчастуда собираетесь? Опять? Голову откручу!

— Да не собираемся мы! Просто… ну, посмотри, ладно?

— А если сигнал… какой-нибудь неподходящий?

— Тогда… лучше скажи, что не нашел книгу.

И Оська поскакал к дому. Летучий, бело-синий, как сигнальный флаг буквы N. Уроков на завтра была куча! Каникулы на носу, а задают на всю катушку!.. Норику хорошо: у них в Федерации уже каникулы, он прилетел сюда шестиклассником, а несчастный Оскар Чалка, все еще в пятом… Но даже эти мысли не испортили настроения.