Шрифт:
Как он узнал? Как отыскал эту загородную базу? На чем приехал в такую рань?
Едва шхуна чиркнула бортом о кранцы, Оська вылетел на пирс.
— Чип, привет! — Он уже смыл забортной водой слезы.
Норик не ответил и смотрел мимо.
— Норик… ты чего?
— Ничего… Я вчера вечером зашел к тебе, а мама твоя говорит: “Он ушел в плавание на ночь”.
— Ну… да…
— И не мог позвать меня? — полушепотом сказал Норик.
— Я… не мог. Честное слово.
— Ну… тогда хотя бы не скрывал, что идешь на яхте. Ты ведь знал про это с утра.
— Знал…
— Боялся, что буду проситься с тобой?
— Да, — вздохнул Оська. Потому что это была правда. — Ты стал бы проситься, а тебе нельзя.
— Хватит уж нянчиться с моим сердцем! — Норик метнул в Оську ощетиненный янтарный взгляд. — Я вам не инвалид!
— Не в этом дело! Дело в том… что…
— В том, что это измена, — тихо и неумолимо сказал Норик. — Говорил про сигнал: “Держаться вместе, соединенно”, а сам…
Повернулся и пошел. Локти торчали, лопатки сердито двигались под юнмаринкой, словно хотели сбросить со спины черный круг-мишень.
Он уходил, как уходят насовсем.
Этого еще не хватало!
Оська бросился следом. Мелкий гравий врезался в босые ступни — сандалии-то остались на “Согласии”. И попал под ногу торчащий из гравия булыжник…
Что ж, природа требует равновесия. За победы и радости надо чем-то платить. Оська заплатил болью в пальцах правой ноги и разбитым локтем. Сел, помотал головой. С локтя крупно закапало на гравий.
Норик уже не уходил. Обернулся, уронил руки, смотрел на Оську, округлив рот.
— Ч-черт, и платка нет… — Оська, морщась, зажал локоть.
— У меня есть, вот. Чистый…
— Спасибо, Норик…
— Дай, я замотаю… Ух как рассадил.
— Сон в руку, — вздохнул Оська. — Хотя во сне была нога. Даже обе…
Норик непонимающе молчал. Затянул узел. Потом сел на гравий рядом, проговорил — без упрека уже, а со скрытой виноватостью:
— Думаешь, мне так уж хотелось на яхту? Просто обидно… Я боялся…
— Не бойся, Норик…
— Я боялся, что ты не вернешься к середине дня. А мы с тетей Зоей после обеда уезжаем в Цемесск. И когда я вернусь, неизвестно. Вдруг больше… совсем…
Словно ощущая спиной и плечами тяжесть ночных событий, Оська сказал:
— Не поедете вы в Цемесск, Норик.
— Почему?!
— Не поедете. Не надо вам…
“Но почему?” — заметался в глазах Норика возмущенный вопрос.
“А вот потому”, — улыбчиво шевельнул губами Оська.
Возмущение у Норика метнулось опять. Пропало. Вместо него — удивление… догадка… недоверие… надежда…
— Ось…
— Да, — сказал Оська. — Да, Норик… — И стал тянуться зубами к узлу на локте, будто хотел поддернуть платок. Думаете, это легко? Тянулся, тянулся… чтобы не разреветься снова.
5
В сентябре опять забастовали учителя. И вновь был на улицах Города праздник.
Оська, Норик и Вертунчик шагали к бастиону мимо рынка, вдоль бетонной решетки. Главная торговля шла на рыночной площади, но и здесь, снаружи, было немало продавцов. Вертунчик уже несколько раз приценивался к безделушкам из мелких раковин, к брошкам и подвескам из камушков. Просто так. В карманах желто-красной юнмаринки Вертунчика не было, конечно, ни грошика.
— Барахольщик ты, Вертун, с тобой не соскучишься, — сказал Оська.
— Ага, — сказал Вертунчик.
— Сережку-то зачем прицепил? — спросил Норик. — Не девочка же…
— Пацаны тоже носят, сколько угодно… — Вертунчик потрогал у мочки уха спиральку из желтой проволоки. — А Бориска и Вовчик говорят, что в ней повышенная энергетика.
— На тебе и без того вон сколько энергетики бренчит, — заметил Норик. Сережка — уже сплошное излишество.
— Не-а!
Вот и поговори с ним.
Для Норика последнее украшение Вертунчика было новостью. Потому что Норик неделю пролежал в больнице на обследовании. Кардиограммы там всякие, анализы… Только сегодня выписали.
— Говорят, в ближайшее время не помру, — сообщил он.
Оська плюнул через левое плечо. Мысленно…
У бетонной решетки сидели старики и бабки, торговали самодельными щетками, клетками для птиц, морскими губками и сушеными крабами.
— Может, и Сильвер где-то здесь, — вспомнил Оська. — Он теперь начал резать из вишневого корня курительные трубки со всякими фигурками. На продажу. Жить-то надо, пенсия — кот наплакал…