Я схватился за шапку.

— Что теперь делать? Сбегать узнать, что там случилось?

Вера Сергеевна остановила меня:

— Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Стрельба слышалась со стороны Пречистенки?

— Оттуда.

— Ах, что за беспечность! — возмутилась Вера Сергеевна. — Надо было в первый же день стачки покинуть этот дом. О нем знала вся Москва, как же не знать полиции?

Меня обдало холодом.

— Неужто дом Фидлера?

— Уверена. Большинство дружин ушли оттуда еще вчера, но некоторые, по-видимому, решили остаться: понадеялись на глупость и растерянность властей…

Дом Фидлера я знал. Задолго до стачки там каждый день без особой конспирации собирались дружинники большевиков, меньшевиков, эсеров, студентов. Это был своеобразный штаб боевиков, где происходили обмен опытом, дискуссии по вопросам тактики баррикадного боя и даже обучение дружинников. Казалось, нетрудно было предвидеть, что враг попытается нанести первый удар именно здесь но нашим вооруженным силам, собранным в одном месте и, следовательно, лишенным возможности действовать активно. Против артиллерии кучка окруженных дружинников долго устоять не может… недаром сейчас так зловеще тихо на улице.

Вера Сергеевна быстро оправилась и внешне спокойно сказала:

— Разгром даже одной дружины для нас немалый урон. Это означало бы, что не мы, а Дубасов начал наступление. И, конечно, теперь победа обойдется нам дороже.

— По мы все-таки победим! — Я снова схватил шапку.

— Ты куда, Пашенька?

— Мне кажется, надо узнать, что там творится.

— Да, да, узнай, голубчик, а потом свяжись с Седым. Он наверняка будет на Пресне, у прохоровцев. Там же найдешь и Семена Петровича. Это член комитета, посланный для руководства Пресненским районом. Ты им можешь понадобиться как агитатор. Завтра можно ожидать больших событий…

— А вы куда? — спросил я с тревогой в голосе.

Вера Сергеевна улыбнулась:

— Обо мне не беспокойся. Я свяжусь с комиссией комитета и буду знать, что делать.

Как и в первый раз, она проводила меня до двери, заботливо поправила мой башлык на шее, глубже натянула шапку на уши, посмотрела на сапоги.

— Поди, мерзнут ноги-то? Надо бы валенки надеть. Смотри, осторожнее ходи, теперь на улицах небезопасно…

Когда я вышел от Веры Сергеевны, было далеко за полночь. На улицах темно, холодно. Не горел ни один фонарь. Тем не менее почти на каждом углу стояли кучки людей, полные тревоги, возбужденные, перепуганные.

Со времени нашествия Наполеона Москва не слышала орудийных выстрелов, и вдруг в самом центре столицы загремели пушки. Это было так неожиданно и страшно, что никто не мог усидеть дома, в четырех стенах, — тысячи граждан высыпали на улицу.

— Что случилось?

— Взорвался пороховой погреб?

— Пушки стреляют!

— А может, бомбы?

— Где палят?..

Люди перебегали от одной кучки к другой, жадно ловили слухи, возмущались, негодовали.

Я шел в бодром настроении. Моя уверенность в победе ничуть не уменьшалась. Мне казалось, что первый гром пушек будет сигналом для всеобщего возмущения и вооруженного восстания. Если не сегодня, так завтра начнется…

До училища Фидлера было далеко, а на пути так часто встречались полицейские посты и патрули казаков, что я только утром попал к месту катастрофы. Но подойти к самому зданию мне не удалось — весь этот район был оцеплен войсками. Все же от случайных очевидцев и толпившихся здесь москвичей я узнал некоторые подробности о ночном событии.

Догадка Веры Сергеевны оказалась правильной. Когда войска окружили здание, там находилось около ста дружинников и человек тридцать школьников обоего пола в возрасте до шестнадцати лет.

После отказа сдаться на милость победителей здание было обстреляно из пулеметов и винтовок. Дружинники приняли бой. В итоге жертвы с обеих сторон. Тогда были пущены в ход пушки, вызвавшие пожар. Не желая подвергать смертельной опасности детей и видя безвыходность положения, дружинники сдались. Спаслись очень немногие. Пленных и безоружных дружинников жестоко избили, несколько человек было убито тут же, у ворот дома. Вместе с ними были избиты и арестованы школьники.

Весть об этой зверской расправе к утру облетела всю Москву. В ближайших к дому Фидлера улицах началось сооружение баррикад.

День 10 декабря выдался ясный, морозный. Волосы и лица прохожих заиндевели, изо рта валил белый пар, словно все усиленно курили.

Прежде чем направиться на Пресню, я решил пройти к Страстной площади, а оттуда спуститься по Тверской улице к Оружейному переулку. Мне хотелось повидать Петра и сначала узнать, что творится в его районе и на заводе «Гужон».

Если ночью встревоженные канонадой жители собирались маленькими группами, то теперь вся Москва была на улицах. Сотни людей толпились на площадях и бульварах, на перекрестках улиц, около магазинов. Стихийно возникали митинги. Ораторы из толпы с гневом говорили о виновниках вчерашних событий, поносили Дубасова, драгун, казаков. Но больше всего люди возмущались бессмысленным избиением школьников-подростков.