– Не надо волноваться, – спохватилась Зинаида Петровна. – Вы прикажите, что нужно… Впрочем, я сама скажу. Микеша, – кажется, тебя так зовут?..

– Как хотите, так и называйте, – угрюмо ответил Микешка.

Митька попытался было встать, но Зинаида Петровна, положив свою руку ему на плечо, ласково и внушительно продолжала:

– Нам нужны дрова, чтобы сварить кофе, понимаете?

– Понимаю… Чайник, что ли, скипятить? Так бы и сказали сразу… Дров никаких не надо… Тут в степи столько кизяку, можно целого барана зажарить. Я сейчас, барыня, мигом…

Микешка повесил попону на плечо и быстро зашуршал сапогами по ковылю.

Через несколько минут, набрав в попону кизяку, он уже расчищал место для костра. Рядом с наполненным водой кофейником стояла Даша. Она наблюдала, как Микешка выдирал крепкие корни ковыля и откидывал их в сторону, видела его широкую спину, обтянутую темно-синей сатиновой рубахой.

«Наверное, он очень сильный», – подумала почему-то Даша.

Над степью сияло утреннее солнце. Трещали кузнечики. Где-то шумно вспорхнула стая куропаток и с пронзительным свистом пронеслась в стороне. Из норки выглянул желтенький суслик.

Когда костер загорелся, Даша присела на корточки и хотела поставить кофейник на огонь. Но Микешка, коснувшись ее плеча, не поднимая головы, дул на костер. Задыхаясь от дыма и напряжения, он глуховато сказал:

– Погодите маленечко, барышня… Как только разгорится, я сам повешу.

– Зовите меня просто Дашей.

Девушка улыбнулась и, отмахиваясь от ядовитого кизячного дыма, спросила:

– А на что вы его повесите?

– Железку принесу.

Микешка поднялся и, отряхивая на ходу коленки, побежал к тарантасу. Вернулся он с двумя железными приколами с кольцами на концах и куском проволоки. Быстро и ловко воткнул острые концы приколов в землю, на проволоку подвесил кофейник, стал подкладывать в костер сухой кизяк.

– Вот как это делается! – проговорила Даша. Охватив оголенными по локоть руками колени, она сидела на корточках, глядя в костер.

– Ничего тут хитрого нет. Привычное дело, – ответил Микешка.

– Вы давно служите у господина Степанова? – после двух-трех минут молчания спросила Даша.

– Нет, недавно… Я лошадей пас… – Микешка коротко рассказал, как он попал в кучера.

– Вы его, видно, этого вашего хозяина, вовсе не уважаете?

– Раньше вроде как ничего парень был, а теперь… куда там… Я, наверное, уйду от него, – тихо проговорил Микешка.

– А что же вы будете делать? Снова табуны пасти?

– Туда меня не возьмут… Атаман не позволит.

Даша продолжала свои расспросы. Положение Микешки напомнило ей о ее собственной судьбе. Зинаида Петровна обходилась с ней хоть и без грубых окриков, но помыкала, как хотела. Даша родилась в семье сельского учителя. Рано лишившись родителей, она сначала жила у чужих людей, потом ее отдали в сиротский приют. Печенегова однажды посетила этот приют. Ей понравилась красивая десятилетняя девочка. Зинаида Петровна взяла ее на воспитание. Даша много читала. По мнению Зинаиды Петровны, жизнь ее была сытой и устроенной, но тихая и внешне покорная девушка чувствовала между собой и Печенеговой пропасть. Когда Степанов грубо кричал на Микешку, Даша подумала, что и с ней Зинаида Петровна частенько обращалась почти так же. И сейчас ей вдруг стало жаль себя.

Солнце припекало все сильнее, укоротились тени привязанных к экипажам лошадей. Откуда-то долетели неясные звуки и звон колокольчиков. Микешка встал и приложил руку к глазам. То же самое сделала Даша. На шляхе заклубилась туча пыли. Вскоре из-за ближайшего небольшого бугорка выехало около десятка фургонов, попарно запряженных лошадьми. По обеим сторонам дороги шли два конских табуна. Тонконогие, мелкоголовые жеребята, склоняя шеи, на ходу щипали зеленую поросль. Густогривые, с длинными крупами, породистые кобылицы встревоженно поднимали головы и призывно ржали. Киргизы-табунщики, посвистывая, взмахивали длинными чоблоками, бойко вертясь на низкорослых лошадях, сгоняли их в кучу.

Постукивая железными осями, подводы остановились.

С переднего фургона, из брезентовой кибитки вышел длинноусый, с широким калмыцким лицом казак в синем чекмене, подпоясанный дорогим наборным ремнем. Это был конский ремонтер и коновал Кирьяк, служивший у Печенеговой главным коневодом.

– Вот и мои приехали! – поднявшись с ковра, крикнула Зинаида Петровна.

Кирьяк степенно, разминая кривые, затекшие от долгого сидения ноги, обутые в сапоги с низкими голенищами, неторопливо закосолапил навстречу барыне. Не дойдя шагов пяти, остановился, согнул широченную спину, низко поклонился.

– Нижайшее почтение госпоже Зинаиде Петровне, – приветствовал он хозяйку грудным хриповатым голосом.

– Здравствуйте, Кирьяк. Ну, как шли? – зорко оглядывая повозки и табунившихся по ковыльному полю лошадей, спросила Печенегова.

– Обыкновенно, матушка Зинаида Петровна… Малым шажком да с сытой прикормкой. Матки веселые, сосунки за птичками гоняются.

– Я не попадья… Что ты меня матушкой величаешь?

– Вот тебе раз! Опять не угодил… Уж я-то старался угодить, жеребчиков, как детишек, берег, – посматривая на хозяйку влажными, с лукавинкой глазами, обиженно проговорил Кирьяк.