– Вижу… Спасибо. Поили давно?

– Насчет водички тут плоховато. На зорьке к лиману сворачивали. Вода вроде как тухлая, пить тошно, а коням ничего, пили.

– Придете на место, там будет привольно, – сказала Печенегова. – Попасите немного здесь, тягловым коням дайте отдохнуть – и с богом. К вечеру быть на Урале, выкупать и помыть весь табун. Жеребцов отдельно… И не спускать – погрызутся.

– Что и говорить, известное дело, как звери друг на друга кидаются, – согласился Кирьяк.

Покачиваясь, подошли Митька и Шпак. Полуобнявшись, тупо смотрели на прибывший табун и подводы с имуществом Печенеговой. Даша с Микешкой укладывали подушки, пледы, разбросанные по траве пустые бутылки и оживленно разговаривали.

Митька, показывая на привязанных, не стоявших на месте жеребцов, с восторгом говорил:

– Ух, конищи! Таких и у Полубояровых нету! Слушай, Петр Эммануилыч, давай купим вот ефтих белоногих и подарим раскрасавцев лапушке моей в подвенечный подарок! Барыня-госпожа, слышь? Лошадей я у тебя покупаю! Говори цену, сейчас же магарыч разопьем!

– Не продажные, Дмитрий Александрович, – кокетливо прищурив улыбающиеся глаза, самодовольно заявила Печенегова.

– За деньги, Зинаида Петровна, все продается, все! – упорно твердил Митька, бесцеремонно обнимая Печенегову за плечи. Она ежилась и увертывалась от его рук, как кошка. Хлестнув его плеткой по руке, загадочно сказала:

– Не всегда, мой дорогой…

– За золото все можно… Мне на свадьбу самые лихие кони нужны… Хошь, я весь косяк закуплю, хошь? – настойчиво приставал к ней Митька. – Уж я за ценой не постою!..

– Для вашей свадьбы еще лучше найдем, – уверила Зинаида Петровна.

– Давайте-ка, господа, поедем… Жарко, – умоляюще попросил Шпак.

– Подожди, Мануилыч, – оборвал его Митька. – Ну чего ты, ваше благородие, раскис? Выпьем ишо, а потом уж и помчимся, чтоб ветерком обдуло… А тебе, расхорошая моя Зинаида Петровна, целую пудовку золотого песка насыплю, ей-богу!

– Хватит! Больше не могу! – возражал Шпак и крикнул Микешке, чтобы тот подъезжал с тарантасом.

Микешка подкатил рысью. Показывая в степь кнутом, громко сказал:

– Митрий, гляди-ка! Никак брат твой Иван скачет?.. Эх, едрена корень, сейчас будут цветочки-ягодки!..

Митька круто повернулся. Распугивая печенеговский косяк, на большой лошади саврасой масти, клонясь к передней луке, во весь мах скакал Иван Степанов, за ним трое казаков. Микешка узнал Панкрата Полубоярова; второй, на пегом жеребце, был Спиридон Лучевников; третий – Афонька-Коза. Он, размахивая нагайкой, что-то кричал.

Митька сначала попятился назад, потом, круто повернувшись, зашел за экипажи. На его побледневшем лице отчетливо выступили частые веснушки. Глядя на подъезжавшего брата застекленевшими глазами, глухо и коротко спросил у Микешки:

– Где шашка? Достань-ка…

Шашка лежала под всякими покупками на дне тарантаса. Микешка вытащил ее и, выпуская из рук, сказал:

– Неужели до этого дойдет?

– Не знаю, – сквозь зубы ответил Митька. – Положь тут рядом… на всякий случай…

– Здравствуйте, кого не видал, – задирая взмыленному коню голову, крикнул подскакавший Иван, ища брата лихорадочно блестевшими глазами.

– Здравствуйте! – растерянно пробормотала Печенегова.

Шпак еще заранее, предчувствуя недоброе, отошел в сторонку и остановился рядом с притихшей Дашей. Вислоусый и бравый Полубояров вытирал пестрым платком взмокшие от пота усы, сдерживая беспокойно переступающего коня, с любопытством рассматривал всю компанию.

После бегства Митьки из станицы Иван поднял его с постели; уговорил поехать догонять Митьку. Спиридон согласился только после того, как ему был обещан пятирублевый золотой. Афоньку послал атаман станицы, к которому Иван зашел с жалобой. Они попусту прогнали коней до самого города и только на другой день узнали от проезжавших киргизов, что Митька на своих вороных рысаках выехал обратно в станицу.

– Ну ты, шарлатан!.. – Не находя подходящих слов, Иван только замотал головой, сжимая в кулаке плеть. Погрозив Митьке, добавил: – Я с тобой дома поговорю, скотина!

– А ты маненько полегче выражайся, братан, я ить тебе в работники не нанимался. Да и сам давно не маленький… Людей-то постыдись, – урезонивал его Митька.

– Замолчи!.. Вор!.. Каторжник!.. – кричал Иван. Но это уже была брань остывшего человека. Охладила его встреча с Печенеговой. Именно из-за этой встречи баталия не состоялась.

Последние до станицы версты, отчасти успокоенный ласковым взглядом Печенеговой, Иван ехал рядом с ее экипажем и жаловался на Митьку. А тот всю дорогу, сладко похрапывая, спал в тарантасе.

В Шиханской, как и условились, Митька Степанов, минуя свой родной дом, заехал к Зинаиде Петровне и, ни минуты не медля, послал Микешку за Олимпиадой.

Чувствовал он себя скверно. Неизвестно было, как встретит его и как посмотрит на его поступок невеста. Может, испугается и в самую решительную минуту откажет ему. Встреча и объяснение с матерью тоже ничего доброго не сулили. Угрюмый и осунувшийся, он ходил по кабинету Филиппа Никаноровича Печенегова, с тоскливым нетерпением ожидая Олимпиаду. Ведь только ради нее пошел он на такой рискованный шаг.