– Господи Иисусе Христе! Как вы бледны! — вскрикнула Мари Будон, рассматривая Жака при свете небольшой лампы.

– Я думал, что никогда сюда не дойду, — прохрипел Жак Бессон, падая на стул.

– Боже милосердый! На вас все изорвано с головы до ног, — продолжала служанка. — Где это вы бродили?

– По камням, терновнику, в зарослях, где, к счастью, не оставил лоскутов своей одежды.

– Но обувь-то почему у вас красная?

– У меня кровоточат ноги.

Мари Будон задрожала.

– Вам, наверно, очень больно, Жак, — растроганно произнесла она.

– О да! Очень больно, — прошептал он. — Сил нет терпеть.

Наступило молчание. Тонкий слух служанки уловил за дверью едва слышное дыхание.

– Ну и что же? — вдруг спросила она, устремив на Жака Бессона выжидающий взгляд.

– Ну… да, — прошептал Жак.

– Что значит — да? — продолжала Мари, ждавшая однозначного ответа не для себя, а для той, кто слушал за дверью.

– Ну, — сказал Жак голосом мрачным, но твердым, — в Шамбла нет больше хозяина.

Снова наступило продолжительное молчание. Признание произвело ошеломляющее впечатление и на того, кто его сделал, и на тех, кто его услышал. Справившись с охватившим ее волнением, Мари продолжала, но так, чтобы разговор слышала та, что стояла за дверью:

– Вы знаете, наверно, что…

– Я видел, как он зашатался на стуле и упал.

– А может быть, он только тяжело ранен?

– О нет! — возразил Жак со зловещей улыбкой. — Я знаю, куда целился, и могу даже показать, в какое место попала пуля. Ее найдут в сердце.

– Видите ли… ваша рука должна была дрожать.

– Весьма возможно, но в ту минуту и моя рука, и мой глаз были так тверды, будто я целился в зайца. Я готов поручиться своей головой…

На последней фразе он запнулся, но потом снова продолжил решительным тоном:

– Ну да, я готов ручаться своей головой, что он убит наповал. Все кончено!

Тогда Мари Будон повернула голову к двери, как будто чего-то ждала. Ее ожидание долго не продлилось: дверь открылась, и вошла графиня ла Рош-Негли. Лицо ее поначалу казалось бледным и испуганным, но она быстро совладала с собой, и вскоре на ее губах заиграла непринужденная улыбка. За дверью, закрывшейся за графиней, Мари Будон увидела складки белого пеньюара.

– А, это вы, мой бедный Жак, — сказала графиня самым обыденным тоном. — Откуда это вы так поздно?

– Но вашему сиятельству, должно быть, известно… — пролепетал изумленный Бессон.

– Я знаю только одно, — перебила графиня, — вы устали и вам нужно отдохнуть.

Жак Бессон смотрел на графиню с выражением глубокого удивления.

– Я слышала, как закрывали дверь с улицы, и очень даже шумно, — продолжала графиня, стараясь удержать улыбку на своих бледных губах. — Я боялась, не случилось ли несчастья, поспешно встала и пришла сюда.

Она добавила, рассматривая Жака Бессона с головы до ног:

– Боже мой! Где это вы шли, что явились сюда в таком растрепанном виде?

Она обернулась к своей служанке.

– Мари, приготовь скорее чашку горячего вина нашему бедному Жаку: ты же видишь, что он падает от усталости и от голода.

Жак Бессон смотрел на графиню, удивленно разинув рот и стараясь понять, что же происходит. Мари Будон все очень хорошо понимала и нисколько не удивлялась. Это дипломатичное поведение знатной дамы, эта осторожность ханжи, которой все известно и которая не хочет ничего знать, которая все видит и притворяется, будто не видит ничего, были ей давно знакомы. Она ушла готовить горячее вино для Жака. Тот в это время бросал на дверь печальные и тревожные взгляды.

– Разве госпожа Теодора не слышала стука двери? — удивилась графиня. — Пойди, Мари, скажи ей, сколько пришлось вынести нашему бедному Жаку, которого мы так любим.

Но прежде чем Мари успела сделать шаг, дверь открылась и вошла Теодора. Ее лицо было белее пеньюара, она шаталась на каждом шагу, и когда она хотела заговорить с Жаком Бессоном, зубы ее стучали с такой силой, что она не смогла произнести ни слова.

– У тебя сегодня лихорадка, Теодора, — сказала графиня. — Садись.

Она указала ей на кресло возле Жака Бессона. Госпожа Марселанж опустилась на кресло, вся дрожа, но не смея взглянуть на Жака.

– Мари, — продолжала графиня, — перевяжи ноги Жаку, которые, кажется, очень разболелись, и оберни их полотном, которое мы с дочерью нарежем.

Она вышла за полотном. После продолжительной паузы Жак решился заговорить с госпожой Марселанж.

– Вы как будто боитесь меня, — пролепетал он с волнением. — Однако вы знаете, что я… графиня сказала мне… или по крайней мере она дала мне понять как нельзя яснее, что для ее счастья, и особенно для вашего, необходимо, чтобы Шамбла… Словом, я думал, что сделаю хорошо именно вам…