– Не знаю, — ответил он с притворной глупостью, которая никак не вязалась с его хитрым лицом. — Я говорю простодушно, как бедный крестьянин, несведущий и незлобивый.

– Перестань ломать комедию, — возразила графиня. — Ты гораздо умнее, чем хочешь казаться.

– Я знаю достаточно, чтобы отличить траву от пшеницы, а больше ничего и не нужно для бедного пастуха, у которого нет других забот, кроме как хорошенько охранять свое стадо.

Графиня рассматривала Арзака так, будто старалась разгадать какую-то загадку.

– Послушайте, сударыня! — воскликнула вдруг Мари Будон. — Арзак — хитрая штучка, с ним не надо скрытничать, а прямо высказать ему ваши намерения. Тогда он станет слепо служить вам и поможет возвратить поместье Шамбла, которое у вас украл этот…

Арзак обернулся к графине, по-видимому ожидая, что после страстной тирады горничной та станет доверять ему гораздо больше, чем до этого.

– Арзак, — обратилась к нему горничная, — видел ли ты когда-нибудь три тысячи монет по двад— цать су?

– Три тысячи монет по двадцать су! — вскрикнул крестьянин с таким восторгом, что графиня едва не испугалась.

– Ну, если ты поможешь дамам вернуться в Шамбла, то в твоем кармане окажутся эти три тысячи, — пояснила Мари.

Графиня поняла ее и добавила:

– Да, Арзак, если ты останешься предан мне до конца, ты можешь надеяться получить эту сумму в тот же день, когда я займу свое место в поместье Шамбла, то место, которое у меня отнял господин Марселанж, и моя благосклонность к тебе этим не ограничится.

– Почему же не сказать всего, пока вы здесь? — тотчас же предложила горничная с присущим ей нетерпением. — Пусть тот, другой, навсегда исчезнет из Шамбла, все равно каким образом, а дамы обеспечат тебя на всю жизнь.

От этих слов угрюмое лицо молодого пастуха просияло, а графиня не могла не восхититься той прозорливостью, с какой ее служанка умела угадать тайные желания этого человека.

– Правда ли это, сударыня? — спросил Арзак, обернувшись к графине с видом человека, едва верящего своим ушам.

– Мари Будон верно выразила тебе мои намерения, — согласилась графиня.

– О! Если так, ваше сиятельство, — обрадовался Арзак, — вы можете рассчитывать на меня в любое время дня и ночи, и я всегда к вашим услугам!

– Теперь объясни-ка мне, что значит сказанное тобой относительно Жака Бессона и господина Марселанжа?

– Все очень просто, ваше сиятельство. Жак Бессон не любит своего бывшего хозяина, и ему может прийти в голову мысль рассчитаться с ним до второго сентября. Если вдруг это плохо кончится для… кого-нибудь, то полиция не станет его подозревать, потому что он лежит в постели бледнее утопленника. Это знают все соседи, которые в случае чего смогут засвидетельствовать это в суде. Вот почему я сказал: «Если он болен, тем лучше».

Графиня молча смотрела на него, а Арзак тем временем продолжал:

– При всем этом никто в горах не осмелится дать показания против Жака — ведь у него семеро братьев, которых все боятся. И еще: разве судьи осмелятся осудить человека, который находится в услужении у графинь де Шамбла?

Эти слова, произнесенные с глубоким убеждением, очень точно характеризовали то влияние и уважение, которым пользовались в этом краю имя и состояние графинь де Шамбла. Они также в полной мере отражали всеобщее мнение о правосудии, которое считали способным, как мы увидим позже, преклоняться перед титулами. Графиня, помолчав с минуту, сказала молодому крестьянину:

– Заканчивай свой ужин, Арзак, и приходи сюда завтра.

Арзак смиренно поклонился и вернулся в кухню, бормоча:

– Три тысячи монет по двадцать су! Я обеспечен на всю жизнь!

После его ухода графиня о чем-то мрачно и напряженно раздумывала.

– Ты уверена в этом человеке, Мари? — спросила она наконец свою служанку.

– Уверена ли?! О! Вы не знаете Арзака: после того, что ему обещано, он ваш и телом и душой, и пусть сам Сатана попытается вырвать у него хоть слово. Он хитер и упрям, словно мул.

– Три дня! — прошептала графиня, раздираемая внутренней борьбой, которая явственно читалась на ее лице. — На что решиться?

Она вдруг встала, сделала несколько шагов, произнесла какую-то невнятную фразу, потом остановилась, опустила голову на руки и осталась неподвижна, время от времени бормоча что-то себе под нос.

– Он очень слаб? — спросила она, вдруг обернувшись к горничной.

– Кто это он? — не поняла Мари.

– Он — то есть Жак, — пояснила графиня.

– Очень.