– Жак Бессон, именем закона вы арестованы!

Ошеломленный силой и внезапностью этого громового удара, Жак пошел между двумя жандармами, с трудом отдавая себе отчет в том, что происходит. Когда открылась дверь, он на мгновение остановился, испугавшись толпы, покрывавшей всю улицу, словно ковер. Люди молчали, затаив дыхание, с нетерпением ожидая, что же будет дальше. Все собравшиеся, по-видимому, надеялись, что арестованный начнет кричать, рваться и биться в истерике. Окинув толпу равнодушным взглядом, Жак сказал сам себе: «Я не доставлю вам этого удовольствия и не позволю насмехаться над собой». Усилием воли преодолев свою слабость и вернув себе полную ясность рассудка, Жак Бессон твердыми шагами спустился по ступеням, ведшим от парадной двери на улицу.

Толпа при приближении арестанта расступилась, и он пошел вперед, высоко подняв голову, не смотря ни направо, ни налево, тем не менее хорошо узнавая в этом море людей знакомые лица. В это время графиня, Теодора и Мари Будон, мало-помалу опомнившись от страшного потрясения, молча смотрели друг на друга и спрашивали сами себя, не снится ли им все это. Мари Будон первая прервала эту страшную тишину.

– Как знать, — произнесла она, — может быть, его ведут лишь к судебному следователю?

– Ах! Хотелось бы мне этому верить, — сказала графиня, подняв к небу взгляд, пылавший отчаянием. — Потому что после Жака подозрения могут коснуться моей дочери и меня!..

Она закрыла голову руками, чтобы не видеть этой страшной картины.

– Нет-нет, это невозможно, это было бы слишком ужасно, — прошептала госпожа Марселанж. — Этого быть не может.

– Подождите! — вдруг вскричала Мари Будон. — Мы сейчас все узнаем!

– Каким это образом? — спросила графиня.

– Посмотрев в окно.

У дома было два фасада, один из которых выходил в переулок напротив тюрьмы и здания уголовного суда.

– Но из этого окна дверь тюрьмы не видно, — сказала Теодора.

– Это правда, — ответила Мари Будон. — Но тюрьму сейчас ремонтируют, так что Жака поведут через потайную дверь, смежную с судом, если только…

– Посмотрим, — сказала графиня.

Она подбежала к окну, открыла его, и все трое осторожно высунули головы на улицу. Переулок кишел людьми, и в этой массе, мерно колыхавшейся между домами, возвышалась голова Жака Бессона.

– Ага! Его ведут в тюрьму, — прошептала графиня задыхающимся голосом.

Скоро из глубины этой безмолвной и толпы раздался глухой, невнятный шум, напоминавший недовольный ропот.

– Что происходит? — с удивлением спросила госпожа Марселанж.

– Я не знаю, — ответила графиня. — Но от этой свирепой черни можно ожидать чего угодно, и я очень боюсь за бедного Жака.

– Нет, — сказала Мари Будон, — это они не из-за Жака.

– А ты откуда знаешь?

– Посмотрите, куда они смотрят.

– Кажется, эти грозные взгляды обращены на нас, — испуганно прошептала графиня.

Не успела она закончить, как камень, разбив стекло, пролетел мимо ее головы и упал на паркет гостиной.

– Негодяи! — вскрикнула графиня, побагровев от гнева.

– Ни слова больше, уйдемте скорее, ваше сиятельство, — сказала ей Мари Будон.

Силой оттащив графиню от окна, Мари Будон тотчас же принялась закрывать его. Ей уже почти это удалось, когда еще один камень, брошенный из толпы, попал ей в руку. Хлынула кровь. Мари не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть от боли.

– Что это? — с ужасом спросила ее графиня.

– Ничего, — ответила служанка и прибавила тихим голосом, вытирая руку о свою юбку: — Кажется, и меня тоже! Впрочем, это к лучшему. У меня есть клюв и когти, и они скоро в этом убедятся.

– Итак, — прошептала графиня, дрожа от негодования и гнева, — эта гнусная чернь имеет дерзость злиться на нас?

– На вас, ваше сиятельство, — мрачно сказала Мари Будон, словно бы поправляя графиню. — И камень, брошенный в вас народом, — очень дурной знак, такой дурной, что лучше бы над нашими головами рухнул дом.

– Да-да, понимаю, — ответила графиня с озабоченным видом. — Этот камень — проявление общественного мнения, своего рода обвинительный акт.

– Вот это должно заставить нас серьезно задуматься, ваше сиятельство: арестовывают Жака, а оскорбляют вас!

– Это правда, — согласилась графиня. — Против Жака никто не возмутился, я этому очень рада, поскольку волновалась за него, но это молчание толпы для нас очень опасно.

Она посмотрела на свою дочь, неподвижно стоявшую в углу, потом повернулась к Мари Будон.